Дети Бафомета

– Чуть-чуть горькая, – проглотив, сказал лис, – но такая мягкая!

Ушка присела рядом, выпила водки и тоже попробовала сырой печени. Она действительно оказалась слегка горькой, но настолько мягкой, что, кажется, её можно было разжевать одними дёснами. Зайчиха проглотила пахнущую желчью кашицу, взяла свою куртку, достала сигареты и закурила.

– Никогда бы не подумала, что нас ждёт такая жизнь, – сказала она, выдыхая дым.

– А что ты себе представляла, когда мы уходили из дома?

Зайчиха сплюнула горьковатую, кровавую слюну и, усмехнувшись, ответила:

– Всё, что угодно, но только не это.

– И как?

– Да по кайфу всё.

Красноклык встал, приволок глиняную жаровню, наломал веток от ближайшей хижины и развёл огонь.

– Надо пожарить мясо, – сказал он, хотя зайчиха всё и так прекрасно поняла. – Острозубку как-нибудь можно покормить?

– Хрен его знает, – с прежним презрением ответила Ушка, – я даже не знаю, придёт ли она в себя.

– Такое чувство, что тебе на неё насрать, – сказал лис, обстругивая ветку, чтобы сделать вертел.

Ушка, не задумываясь, ответила:

– Наверное, так и есть. Знаешь, меня уже задрало помогать ей, заботиться о ней! Задрали её вечные слёзы, скулёж, неумение постоять за себя. Она привыкла, что я постоянно за неё впрягаюсь. Да если бы не я, её пиявки ещё бы вчера сожрали! Какого хрена она вообще побежала? Да ещё, дура мелкая, нас чудовищами назвала! А как тут не быть чудовищами? Тут или ты, или тебя! Только чудовища могут выжить и мне по кайфу, что пока что мы оказались большими чудовищами, чем те, кто нам встретился, а то нас бы уже сожрали!

– Она тебе в детстве помогла, – вкрадчиво заметил Красноклык.

– И что? Я теперь до конца жизни должна о ней заботиться? Мы, конечно, пообещали друг другу, что будем дружить, но мне эта дружба уже начала надоедать. Да и обещания эти на самом деле ничего не стоят – так, глупые слова глупых детей.

Красноклык одобрительно хмыкнул, проткнул печень заострённым концом ветки и поместил её над огнём жаровни. С печени в пламя капала кровь, от жаровни пошёл густой, жирный дым с отвратительным запахом, но Ушке и Красноклыку это даже понравилось и они, подойдя к жаровне, начали вдыхать этот дым. У них слезились глаза, но запах был настолько притягательно-тошнотворным, что оторваться они смогли лишь тогда, когда начали кашлять и задыхаться.

– У меня даже голова закружилась, – вытирая слёзы, сказала Ушка.

Красноклык, оскалившись (а его улыбка теперь всегда была похожа на оскал хищника), взял бутылку, но зайчиха, забрав её у него, поставила лиса перед собой на колени, набрала водки в рот и тонкой струйкой сплюнула её ему в пасть.

– Вкусно, – облизываясь, прошептал лис, схватил Ушку за бёдра и уткнулся носом в промежность.

– Не сейчас, – оттолкнув его коленом, сказала зайчиха, – я всё ещё жрать хочу.

Глотнув водки, Ушка взяла вертел с полусырой печенью и, понюхав копчёную плоть, стала рвать её зубами. Она глотала горьковатую, пропитанную дымом плоть, почти не разжёвывая, из её рта стекал полупрозрачный розовый сок, капал на грудь и блестел в серо-голубом мехе.

– Дай мне тоже, – попросил лис, стоя перед ней на коленях.

Ушка зарычала, отвернулась и быстро, словно у неё хотели отнять добычу, доела печень девочки-выдры и выкинула вертел. Вытерев губы, она повернулась к лису, и тот поразился произошедшей перемене: глаза Ушки горели злобой, грудь быстро вздымалась, изо рта стекала пена, а кончики пальцев дрожали.

Красноклык попятился назад, но зайчиха схватила его, повалила на спину и уселась сверху.

– А вот теперь можно, – прохрипела она и вгрызлась в губы лиса.

Закатив глаза, Ушка сидела на лисе, размашисто двигая бёдрами. Она стонала, выла и царапала себе грудь когтями, оставляя на меху длинные багровые полосы, сочащиеся кровью. В момент наивысшего наслаждения зайчиха открыла глаза, наклонилась и сжала горло Красноклыка сильными пальцами. Лис захрипел, попытался расцепить стальную хватку, но Ушка, глядя прямо ему в глаза, стала медленно душить, не обращая внимания на его попытки освободиться.

Она медленно, с наслаждением выдавливала из него жизнь, словно уже когда-то делала это и теперь стремилась вновь испытать знакомые ощущения. Красноклык хрипел, в глазах у него начало темнеть, он уже не видел ничего, кроме полного холодной ненависти взгляда зайчихи, в котором ясно читалось одно желание – убить.

И она бы его непременно убила, но в последний момент послышалось хлопанье крыльев, и рядом с ними приземлилась чёрная птица.

– Ты ведь его задушишь! – громко прокаркала птица.

Ушка разжала пальцы и взглянула на хрипящего под ней лиса. Красноклык откашлялся, обрызгав зайчиху и та, перекинув лапу, слезла с него.

– Некоторые любят, когда их во время этого дела слегка душат, – насмешливо сказала птица, – говорят, что ощущения острее.

Красноклык, кашляя и задыхаясь, встал на корточки, а зайчиха, не обращая на него внимания, глотнула водки и, насмешливо глядя на птицу, спросила:

– А тебе почём знать? Вы, пернатые, вроде по-другому трахаетесь.

Склонив голову набок (это, по всей видимости, была её любимая поза), птица весело ответила: