Дети богини Дану

Девон лежал на животе, уткнувшись лицом в пуховую подушку, а чья–то рука медленно гладила его по спине.

Девон напрягся, понимая, что один кошмар лишь сменился другим — Риган уже пришёл, чтобы истязать его, и сейчас будет боль, которую он никогда не мог остановить, а хуже боли — унижение, осознание того, что он больше не принадлежит себе, что его, Девона из рода Ястребов, больше нет, он растоптан мягкими сапогами Великого Друида, превратился в ничто.

Навязчивые прикосновения продолжались, и чем более отдалялось сознание Девона от прошлого сна, тем явственнее становилась решимость сопротивляться до конца.

Девон резко распахнул глаза и сел, сбрасывая с себя руку.

Ригана не было. Дея сидела на коленях у его кровати и огромными испуганными глазами смотрела на него.

— Что ты делаешь? — ещё хриплым спросонья голосом произнёс Девон.

Дея сглотнула.

— Ты не сказал, где я могу лечь.

Девон в недоумении огляделся по сторонам, только теперь начиная осознавать, что келья, где он спал — совсем другая, и если происходящее и сон, то какой–то другой, которого раньше он не видел никогда.

События прошлой ночи медленно всплывали перед его глазами: ритуал, испытание… Девон бросил быстрый взгляд на руку Деи, довольно аккуратно замотанную куском ткани. Захотелось спросить, всё ли с ней в порядке, но он преодолел себя и продолжил вспоминать — последнее, третье испытание, полумесяц белоснежного лица в темноте у его ног — эти картины отозвались мгновенным приливом возбуждения, к которому Девон не привык, и он качнул головой, отгоняя их прочь. На Дею он не смотрел — глаза девчонки затягивали его и думать, глядя в них, было невозможно вообще.

Остатки ночи постепенно восстанавливались в памяти Девона.

«Я клянусь, что забуду свой род и свой туат. Отныне я принадлежу Арме, — Дея замешкалась, и Девону показалось, что та улыбается под маской, и уже против того, что предписывал ритуал, закончила тише, так что слышали только они двое: — и тебе».

На Девона снова нахлынула злость.

— Ты был очень красивым, когда спал, — прозвучало в тишине, и Девону снова показалось, что Дея улыбается — он резко обернулся к ученице, но улыбки на её лице так и не нашёл.

— Ещё раз заговоришь так со мной — получишь в наказание двадцать плетей.

Дея вздрогнула, и глаза её расширились.

— За что? Я же просто…

Девон встал и, не одеваясь, шагнул к выходу из пещеры, и, отодвинув полог, крикнул:

— Пиран! Принеси мне ивовые прутья.

Дея за спиной у Девона издала невнятный писк.

— За что?

— Ты плохо понимаешь, что тебе говорят? — спросил Девон, поворачиваясь к ней.

Дея молчала. Лицо её побледнело, и сама она немного отползла назад, глаза расширились и смотрели на друида с испугом и обидой.

Девон отвернулся и снова стал смотреть на долину, раскинувшуюся внизу. Он стоял так молча, пока друид по имени Пиран не выполнил приказ, и перед дверью не появилась кадушка с водой, в которой отмокали гибкие прутья.

— Выходи, — бросил Девон Дее через плечо. — Разденешься сама или тебе помочь?

Дея вышла наружу и несколько секунд мрачно смотрела на него. Потом покосилась на Пирана, но за полы рубахи всё–таки взялась и потянула её вверх.

— Можешь идти, — сказал Девон, обращаясь к друиду, и тот двинулся прочь. Дея же бросила рубаху на землю и теперь растерянно теребила завязки на нижних штанах. — До конца, — так же холодно приказал Девон и взялся за прут. — Встань на краю, расставь ноги и заложи руки за голову.

Дея закусила губу, силясь сдержать подступившие к глазам слёзы, но развернулась, уже обнажённая, и стала смотреть, как внизу начинал просыпаться город друидов — кто–то, позевывая, выбирался из пещер, кто–то тащил воду в кузницу или в храм.

— Ай! — Дея не смогла сдержать вскрика, когда розга вонзилась в её ягодицы. Обида стала пронзительной до нестерпимости, но осознать её до конца девушка не успела, потому что прикосновение прута снова обожгло кожу. Девон, которого Дея уже начинала про себя называть «проклятым», выбрал для порки не только самое чувствительное место — к стыду Деи боль уже смешивалась для неё с возбуждением, которое разгоралось в паху. Обида, впрочем, не становилась слабей.

Девон облизнул губы.

Он тоже не ожидал, что наказание произведёт на него такой эффект — вид белых ягодиц Деи, то и дело поджимавшихся в ожидании удара, заставлял сердце биться сильней.

Он нанёс третий удар, оставляя на белой коже розовую полосу.

Дея ойкнула в очередной раз, но от звука её голоса Девону хотелось лишь ударить сильней, а жар в паху разгорался с новой силой, и вдруг он понял, что не знает, сколько ударов нанёс.

— Считай! — приказал Девон охрипшим голосом, и по всему телу Деи от этих хриплых ноток пронеслась обжигающая волна.

— Десять, — сказала она. В голосе девушки всё ещё звучала обида, но её заметно придавило возбуждение. — А… динадцать, — Дея закусила губу, кровь прилила к щекам, но счёт немного отвлекал от боли, и теперь её накрыло странное чувство, что они с Девоном будто бы играют в одном и том же представлении.