Дети богини Дану

Дее нравилось смотреть на Девона, и хотя от мысли о том, как много она потеряла и какое жалкое положение получила в компенсацию, на девушку накатывала тоска, она всё равно невольно искала возможности прикоснуться к Девону, пусть даже и так, мельком, пока тот этого не замечал. Про себя она продолжала называть друида именно так, по имени, и как учителя всё равно не воспринимала.

Дея заметила, что Девон всегда плохо спал — он не просыпался по ночам, но крутился с боку на бок, как будто во сне убегал от кого–то или вёл непрерывный бой. В первые ночи Дея опасалась, что тот проснётся, но потом осмелела и, подсев к кровати, принялась гладить спящего наставника по волосам. Девон вначале задрожал под её руками, но когда Дея надавила сильней, удерживая его на месте, и принялась шептать ласковые глупости, которые Девон вряд ли слышал сквозь сон, тот внезапно успокоился: перехватил руку Деи, крепко прижал к себе, почти обнял и тут же уснул.

Дея невольно улыбнулась, хотя к глазам в который раз за последние недели подступили слёзы — от нелепости положения, в которое Девон загонял и себя, и её. Дее всё ещё казалось, что Девон не может быть по–настоящему жесток, и вот такие минуты лишь доказывали ей это в очередной раз.

Минут, впрочем, было не так уж и много, и действия Девона не всегда удавалось легко предсказать.

Так однажды Девон лежал в кадушке с горячей водой, пахнущей его любимыми ароматными травами — вербеной и черноголовкой. Дея неторопливо гладила его по плечам — сначала мочалкой из морских водорослей, а затем, когда кожа наставника порозовела, отложила её в сторону и принялась просто разминать плечи Девона руками.

Девон, до того момента смотревший невидящим взглядом в полумрак пещеры перед собой, закрыл глаза и откинул голову назад. Дея, почувствовав предоставленную свободу, уселась на пол у кадушки поудобнее и опустила руки дальше, лаская рельефную грудь и чуть–чуть спускаясь на живот.

Девон задышал тяжело, но по–прежнему ничего не говорил, и Дея, продолжая одной рукой гладить друида по груди, другую запустила в густые пряди его волос, разминая затылок. Дея действовала интуитивно, но интуиция у неё была развита хорошо — глаз сам подмечал, от каких движений грудь Девона начинает вздыматься сильней, и от вида реакции учителя сама получала такое же удовольствие, как если бы ласкали её.

Сделав несколько движений и заметив, что Девон запрокидывает голову дальше, подставляясь под массаж сильней, Дея не удержалась и, опустив лицо в его волосы, чуть влажные от близости горячей воды, глубоко вдохнула — волосы Девона ещё не пахли вербеной, только горькими травами, которые тот смешивал для зелий днём, и его собственным свежим потом. Вдох мгновенно отозвался жаром внизу живота — но это чувство уже стало для Деи привычным с тех пор, как Девон находился рядом с ней, куда большее удовольствие ей доставляли мягкость этих волос и тепло, исходившее от тела учителя.

— У тебя прекрасные волосы, — прошептала Дея, сама не заметив, что говорит вслух, — и сам ты прекрасен, как молодой тис.

Девон вздрогнул и распахнул глаза.

«У тебя прекрасные волосы».

Руки Девона стягивали верёвки, и ему оставалось лишь гадать, в самом ли деле Риган боится не справиться с ним или попросту решил поиграть.

Тело юного Ястреба было прижато к каменному постаменту, на котором обычно приносились жертвы деревьям, и от этого Девону невольно казалось, что сам он сегодня станет жертвой богов. Нож в руках Ригана немало способствовал страху, разбушевавшемуся в венах, а Риган, в свою очередь, явно получал удовольствие, вычерчивая причудливые узоры на белой коже ученика. Девон знал, что потом на красные тонкие линии будет наложен лесной анемон, и раны затянутся в считанные часы, но сейчас капельки крови бежали по его бёдрам, заставляя обоих тяжело дышать — одного от наслаждения, другого — от страха.

Нож всё ещё касался нижней части живота Девона, когда Риган склонился к нему и уткнулся носом в плечо.

— У тебя прекрасные волосы, — прошептал Великий Друид, и горячее дыхание его коснулось уха ученика, — и сам ты прекрасен, как молодой тис. Тис дома Ястребов, срубленный давным–давно.

Девон резко сел.

Дея замерла у него за плечом, пытаясь побороть мгновенно нахлынувший страх. Она ненавидела себя за этот страх, но поделать с собой ничего не могла.

— Иди сюда.

Голос Девона был холоден, но злости в нём Дея не чувствовала, и, сглотнув, девушка переместилась вдоль бортика кадушки так, чтобы Девон видел её лицо.

Девон встал и, будто бы не замечая струек воды, устремившихся вниз, которые обнимали его тело и подчёркивали каждый изгиб, опустился бёдрами на деревянный бортик.

Дея, в первую секунду подумавшая было, что Девон собирается вставать, и уже взявшаяся за белоснежное полотно, в которое нужно было закутать Девона после купания, замерла, держа ткань на вытянутых руках.

— Положи.

Дея молча выполнила приказ.

— Подойди ближе.