Дети большого дома

Подошел командир санбата и сообщил, что получен приказ переправить на тот берег Донца группу врачей и санитаров для обработки тяжело раненных на месте.

Аршакян взглянул на часы.

Прошло уже двадцать минут, как он вышел от Немченко. Как долго тянется операция!

— И я поеду с твоим комиссаром, — сказал Аршакян комбату, — пусть готовятся.

Прошло еще пять минут.

Из палатки выбежала Мария Вовк с сияющими радостью глазами.

— Товарищ батальонный комиссар, поздравляю! Операция Немченко прошла удачно…

LX

Через выбитое окно кабины Тигран оглядывал поле. Чувствовалось дыхание войны, видны были ее следы, но грохот и гул уже отдалились. На дорогах царило оживление, но в небе было неспокойно. Часто высовывая голову из кабины, шофер вглядывался в пролетавшие по небу самолеты и со словами «наши» вновь продолжал ехать, сигналя попутным повозкам и тяжело груженным машинам — уступить ему дорогу.

Над дорогами стояла пыль, она оседала на лица бойцов, крупы лошадей, меняла защитную окраску танков, орудийных стволов и тягачей. Люди, машины, повозки и кони точно плыли в этой пыли…

Но вот и Донец. Его берега чернели свежими воронками, в разворошенной земле поблескивали малые и крупные осколки металла. По понтонам двигался прибывший сюда поток машин и людей и, удаляясь от реки, пропадал в густых лесах. Стоявшие у мостов девушки в военной форме, с маленькими флажками в руках, регулировали движение, строго покрикивая на пытавшихся нарушить порядок. Они возвращали тех, кто подходил к мосту, не подчиняясь сигналу флажка, и пропускали всех по очереди. Одна из регулировщиц — толстушка с задорно вздернутым носиком, узнав Аршакяна, радостно окликнула его:

— Здравствуйте, товарищ батальонный комиссар!

Тигран из окна кабины помахал ей рукой. И только когда машина проехала по мосту и, отделившись от общего потока, помчалась к раскинувшемуся на склоне холма селу Архангел, Аршакян припомнил имя и фамилию регулировщицы у моста: Анастасия Лаптева. Это она была принята в партию в январе и на вопрос секретаря парткомиссии, что она думает делать после войны, ответила: «Стану инженером-текстильщиком и… выйду замуж».

Как они хохотали тогда, и как покраснела девушка, смущенная своим ответом и смехом членов комиссии! Аршакян несколько раз повторил в уме имя курносенькой, пухленькой регулировщицы: «Лаптева… Анастасия Лаптева».

Проехав по зеленому, усыпанному цветами лугу, машина остановилась у первых домов на окраине села Архангела. Тигран вышел из кабины, из кузова спрыгнули комиссар санбата, три санитара и военврач Кацнельсон.

Низенький, щуплый военврач, стряхнув с себя пыль и протерев очки, сощурившись, с жадным любопытством оглядывал прибрежные луга Северного Донца, подступавший к окраине села лес, облаками стоявшую над дорогами пыль и, повернувшись к товарищам, воскликнул:

— Итак, мы находимся уже на освобожденной земле, товарищи!

Вероятно, каждый из присутствующих думал и переживал в душе то же, что выразил словами доктор Кацнельсон. Все с волнением глядели на жителей села, словно попали в какой-то новый, незнакомый мир.

Один из санитаров сообщил, что в окопах за селом он видел трупы фашистов.

— И я хочу поглядеть на них! — заявил доктор Кацнельсон.

Вдоль дальней окраины села тянулся густой бор, почти вплотную подступавший к домам. С востока параллельно селу текла река. В ее зеркале отражались дымившиеся хаты села, уцелевшие стены строений и высокая труба сахарного завода. С двух сторон село окружали роскошные луга, на которых, вероятно, раньше паслись колхозные стада. Какой радостной была жизнь на цветущих берегах Северного Донца в мирное время!

Вступив в село, медработники сразу почувствовали тяжелый запах гари. Многие хаты еще дымились, на улице лежали разбитые и сваленные в кучу домашние вещи и утварь; сады вокруг домов были вырублены, цветники растоптаны.

Из леса к сожженному селу тянулись старики, женщины и дети с измученными лицами, с улыбкой и слезами в глазах.

К военным подошла старая женщина.

— Здравствуйте, родные мои! Слава богу, увидели наконец вас… Кто верил, тот и увидел!

Военные окружили старуху, начались расспросы.

— Чего только они не творили! Сколько человек насильно угнали с собою, скольких убили, повесили… Видите, родные мои, — даже деревья повырубили гады! Вот они какие, гитлеровцы. А теперь бьют их наши, эх, и бьют же! И как много вас, родные мои. Ну, прямо сердце радуется! А они-то врали, будто Красной Армии уже нет…

— Мы еще встретимся, побеседуем, мать. Два, а то и три дня останемся тут же, неподалеку от вашего села, — отозвался Кацнельсон. — А Красная Армия не пощадит их, будьте покойны!

— И не стоит их жалеть, родные мои, — подхватила старуха. — О хатах плакать не будем, лишь бы ребята целыми вернулись. И под нашим русским небушком поживем, сейчас лето… Только гнали бы их дальше, чтобы не вернулись они больше!

Люди растерянно останавливались перед своими дворами. В их руках появились заступы, они начали копать и рыть там, где стояли когда-то их дома. Но многих домохозяев еще не было. Село оживало не сразу.