Дети Божии

– Дон Эмилио, – вставил он. – Думаю, что вы можете сесть. Вы голодны?

Сандос отрицательно покачал головой, но все же опустился на табурет.

– …для того чтобы умножить свое число, им потребуется пища, – говорил Жосеба, – причем в обилии, однако область центральных равнин кишит мясными животными, и руна могут захотеть поставлять им мясо в обмен на кофе или на что-то еще. В конечном счете мы можем найти новый пригодный для одомашнивания вид. – Он даже не заметил, что начал думать в категориях «мы». – Жана’ата считают, что можно добиться того, чтобы кха’ани несли яйца круглый год.

– А до тех пор нам придется все время ходить на охоту за крупной добычей, – предположил Джон.

– Я тоже могу помочь с охотой, – предложил свои услуги Нико, не вполне понявший, о чем идет речь, но готовый услужить дону Эмилио и прочим священникам, тем более теперь, когда Карло собрался оставить их.

– Ну, я в этом нимало не сомневаюсь, Нико, – заявил Шон, – но тебе и Сандосу придется в конце концов вернуться домой.

У Нико от изумления отвалилась челюсть, воцарилась полная ожидания тишина. Сандос бросил на Шона резкий взгляд, а затем встал и отошел на несколько шагов в сторону. А потом повернулся к ним с невозмутимым лицом:

– Долог путь до Неаполя, Шон.

– Возможно и так, шеф, но мы уже оплатили Карло ваш обратный билет, – сказал Дэнни. – Мы условились, что он немного подождет, прежде чем стартовать домой. Вы полетите на дроне с последней партией местных товаров.

Джон улыбался во весь рот.

– Мы устроили так, что Франс попробовал глоток этого шампуня из йасапы. И Карло вдруг пересмотрел свои деловые планы. Это было удивительно, Эмилио. Дэнни выкроил ВаН’Жарри прекрасную сделку…

Потеряв всякую гибкость, Сандос покачал головой.

– Нет, – произнес он окончательным тоном. – Нико может вернуться домой, но я поручился перед Софией в том, что даю свою голову за жана’ата…

– Боже, она все сказала нам, – проговорил Шон. – Эта женщина чувствовала бы себя в Белфасте как дома! Жесткая, хоть и мелкая ростом, баба, но с ней можно вести дела. Роль козла отпущения, Сандос, я беру на себя, а вы летите домой и пытаетесь найти милую Джину и ее Селестину.

Молчание нарушил Дэнни.

– Вы закончили здесь все дела, шеф, – проговорил он ровным тоном. – Это решено.

– Но дело не только в этом, – добавил разволновавшийся Джон. – Рукуей попросился лететь на Землю вместе с тобой…

– Я попытался отговорить его от этой идеи, – сказал Жосеба. – Им сейчас нужны все брачные пары, однако, оказывается, его еще в детстве охолостили, так что…

Сбитый с толка Сандос нахмурился:

– Но зачем ему это…

– Почему нет? – Шон пожал плечами, не удивляясь новому примеру капризного своеволия. – Он говорит, что должен увидеть Землю собственным глазами.

Это было уж слишком.

– No puedo pensar, – пробормотал Эмилио. И, широко открыв глаза, затряс головой. – Как хотите, а мне нужно поспать.

Дожидаясь Сандоса в хижине иноземцев, Рукуей Китхери расхаживал и расхаживал по клетушке, тщетно борясь с воображением, обремененный возможностью, словно беременная женщина, не знающая, кого родит.

– Улетай вместе с ними, – сказал ему Исаак. И Рукуей услышал в этих словах отголосок собственного желания.

Он боялся, что Сандос откажет ему. Все иноземцы возражали против его намерения, a Сандос более, чем кто-либо, имел причины ненавидеть жана’ата. Но теперь все изменилось, и Рукуей день за днем повторял просьбу, с которой он обратится к почти незнакомому ему человеку, которого уже и не надеялся понять.

Он скажет иноземцу: «Я обнаружил, что поэзия требует некоторой внутренней пустоты, как колокольчик не может зазвенеть без внутренней полости. Пустота ранних лет жизни моего отца создала резонанс его песням. Я ощутил в своем сердце его неугомонность и скрытое честолюбие. А в теле – буйное изобилие, почти сексуальный восторг творения».

Он скажет иноземцу: «Я научился тому, что душевная пустота может сделаться местом, где поселится Истина – даже если ей не будут рады, даже если Истина будет оболгана, если в ней будут сомневаться, если ее не будут понимать и станут открыто сопротивляться».

Он скажет иноземцу: «В пустоте моего сердца открылось место для чужой боли, но не только; я верю в то, что в нем найдется место для чего-то большего – для какой-то большей Истины, которую наследуем все мы, и хочу, чтобы она оросила меня!»

Тут он услышал шаги, увидел Сандоса, огибающего угол хижины, за ним остальных иноземцев, беседовавших о чем-то своем. Преградив иноземцу вход в хижину, Рукуей очертил дугу на перемешанной с галькой земле.

– Послушай меня, Сандос, – начал он, откинув назад голову жестом, предполагавшим вызов. – Я хочу вернуться вместе с тобой на С’емлю. Я хочу научиться вашей поэзии и, быть может, научить вас нашей…

Он умолк, заметив, что краски оставили лицо Сандоса.

– Дон Эмилио нуждается в отдыхе, – твердым тоном проговорил Нико. – Ты сможешь поговорить с ним завтра.