Дети Божии

– Делать? – переспросила она и отвернулась, чтобы, прежде чем ответить, представить себе ухоженные города, oживленную политическую жизнь, зарождающуюся торговлю; празднества и торжества; радостное освоение нового и неизведанного. Подумала о перспективах театра, взрывном расцвете техники, об энергии изобразительного искусства, пошедшего в рост сразу после того, как мертвая рука джанада была отнята от жизней руна. Подумала и о Старейшинах руна, которые жили теперь достаточно долго для того, чтобы соединить подлинную мудрость с житейским опытом, и о в чем-то несовершенных младенцах, оставленных жить и уже одаривших свой народ неожиданными благодеянимями.

Конечно, пришлось платить. Одни процветали в новом мире – став свободными в любом смысле слова… другие потеряли опору и не сумели приспособиться. Болезни, слабоволие, неудачи, ссоры; бедность, непостоянство, волнения – все это теперь вошло в жизнь руна. Однако то, чего они уже достигли, достойно было восхищения, и кто знает, чего они еще способны добиться? Только время покажет.

И все это лежит на чаше весов против крошечных кривых коготков и аметистовых глазок, моргающих под ярким солнцем…

В память о Джимми она читала Йейтса, и теперь ей вспомнилась строчка из «Пенсионера»: «Я времени плюю в лицо за то, что стал другим…»

– Делать? – вновь спросила она. – Я стара, Сандос. Вся моя жизнь прошла среди руна, и среди них я должна остаться.

Погрузившись в молчание, София долго сидела к Эмилио боком, изуродованной стороной лица, и наконец произнесла:

– Я ни о чем не жалею, но моя роль сыграна.

Глава 39 Долина Н’Жарр

Декабрь 2078 года по земному летоисчислению

После многомесячного заточения на борту «Джордано Бруно» Дэниэл Железный Конь воспринимал горы, окружающие Н’Жарр, как соблазнительную реальность и направил свой взор на высокий уступ, расположенный к востоку от поселения, в расчете на в той или иной степени впечатляющий вид. У него не было с собой горного снаряжения, обувь совершенно не годилась для восхождения, и ему пришло в голову, что любое падение в подобной местности могло закончиться только самой изысканной смертью. Однако Дэнни нуждался в одиночестве, причем таком, чтобы только Бог знал, где искать его, и потому ушел на рассвете, никого не известив о своих планах. С того самого мгновения, когда Эмилио Сандос, покинув долину, отправился на встречу с Мендес, Дэнни казалось, что отсутствие этого человека сняло с плеч его тяжкий груз. И теперь, начиная подъем по главному фасу, он ощущал счастье, какого не испытывал целый год. Покой охватил его, внимание было поглощено тонкими тактильными ощущениями поиска опоры. Цепляясь пальцами за трещины в камне, он видел перед собой крепкие запястья дедули Лундберга, надежные, как столбы ворот; чувствовал в своей груди сердце бабули Бовуа, бившееся сильно и ровно даже на ее десятом десятке.

Забавно, подумал Дэнни, как это его дед с бабкой всегда пытались разложить внука по частям, его всегда возмущало их стремление разделить между собой его ДНК, особенно когда семейство отца трагическим тоном известило Дэнни о том, что ему досталась печень лакота. И теперь, наконец, он оказался в таком месте, где все это не имело ни малейшего значения, где он являлся просто землянином. Только тут пришел он к пониманию, что представляет собой не поле брани, которое они намеревались захватить и поделить между собой, но сад, в котором его родные, так или иначе принявшие участие в его появлении на свет, стремились увидеть, как живет и процветет в нем та малая толика, которая досталась ему от них.

Какое-то время он просто наслаждался своей силой и ловкостью, однако высота остается высотой… Выдохшись, Дэнни сдался, не добравшись несколько сотен метров до намеченного карниза, но обнаружив впадину, полную мелких камней, удачным образом покрытых слоем гумуса. Перебравшись в нее, он посидел какое-то время, изучая очертания покинутого жана’ата поселка – в первую очередь, чтобы понять его общественную структуру, – после чего помолился о благополучии беженцев, оставивших эти края две недели назад. «Как же давно, – понял он, – я в последний раз ощущал себя политологом или священником».

Раздосадованный временем, которое потребовалось, чтобы его дыхание пришло в норму, Дэнни вынужден был признать, что замедляет его движения не одна высота. Вспомнились слова Винченцо Джулиани:

– Вы молоды, отец Железный Конь.

«Но не настолько», – подумал Дэнни, наполняя легкие разреженным горным воздухом и вспоминая Неаполь и тот вечерний сад.

– Вы молоды и потому подвержены грехам молодости. Близорукости и презрению к прагматизму…