Дети Божии

– Но почему нам нельзя? – канючила Селестина, навалившаяся животом на кухонный стол и вертевшая маленькой попой. – А что будет есть Элизабет? – лукаво спросила девчонка, подчинившись внезапному озарению.

Джина посмотрела на дочь. Неплохая мысль, рассудила она. Очень даже неплохая. Но вслух произнесла:

– Не сомневаюсь в том, что у брата Козимо найдется целая куча овощей для Элизабет.

Она посмотрела на Селестину:

– Вот что, по моим подсчетам, я готовлю тебе макароны с сыром в семьсот тридцать первый раз. Только за этот год.

– Это много пальцев, – подвела итог Селестина, хихикнувшая, когда мaммa ее рассмеялась. – А завтра можно будет пойти?

Джина на мгновение закрыла глаза.

– Cari. Прошу тебя. Нет! – проговорила она, посыпая макароны сыром.

– Но почему нет?! – крикнула Селестина.

– Я же сказала тебе: не знаю! – завопила в ответ Джина, брякнув тарелкой об стол. Перевела дух и уже спокойным тоном произнесла: – Садись и ешь, cara. Голос дона Эмилио показался мне хрипловатым…

– А что такое «хрипловатый»? – спросила Селестина, жуя.

– Не говори с набитым ртом. Хрипловатый – значит грубый. Как у тебя на прошлой неделе, когда ты простудилась. Помнишь, как смешно тогда звучал твой голос? Наверное, он простудился и плохо себя чувствует.

– А завтра пойдем? – спросила Селестина, снова набив рот.

Джина вздохнула и села наискосок от дочери.

– Безжалостная девочка. В тебе нет ни капли жалости. Вот что. Мы подождем до следующей недели и посмотрим, как он будет себя чувствовать. А не спросить ли нам маму Пии, не сможет ли она прийти поиграть после обеда? – предположила Джина и немедленно поблагодарила Бога за удачную мысль.

Это утро было отмечено знаменательным событием: Эмилио Сандос впервые позвонил Джине Джулиани, однако ее удовольствие почти немедленно было омрачено тем тоном, которым он попросил отменить их обыкновенный пятничный визит. Она, естественно, согласилась и спросила, не случилось ли с ним чего плохого. Однако, прежде чем Сандос успел ответить, она заметила в его голосе необычную скрипучесть, и спросила, не заболел ли он. Последовало глухое, как камень, молчание, а за ним холодные слова:

– Надеюсь, что нет.

– Простите меня, – произнесла она, пожалуй, с укоризной. – Вы правы, конечно. Мне давно следовало догадаться, что не надо было приводить с собой Селестину.

– Возможно, мы оба, синьора, ошиблись в суждении, – проговорил он истинно ледяным голосом.

Обиженная, она отрезала:

– Я не поняла, что она заболевает. Но простуда не сильная. Она выздоровеет через несколько дней. Не сомневаюсь в том, что вы выживете.

Когда Эмилио заговорил снова, она поняла, что им владеет какая-то мысль, но какая именно, определить не могла.

– Mi scuzi, синьора[25]. Случилось взаимное непонимание. Вина за него никоим образом не на вас и не на вашей дочери.

«Милорд и вице-король», – с раздражением подумала она и пожалела, что Сандос не допускает видеозвонки – хотя когда он пребывал в таком настроении, по лицу его удавалось прочесть немногое.

– Если вы будете снисходительны ко мне, я считаю, что сегодняшний ваш визит… неудобен… Неудобно, чтобы вы приходили… – Сандос запнулся, подбирая слова, что удивило ее: его итальянский всегда был безупречен. – Но «неудобно» – не то слово. Mi scuzi. Я не хочу ничем вас обидеть, синьора.

Смущенная и разочарованная, она уверила его в том, что никоим образом не обижена, что было откровенной ложью, но ложью такой, которую она намеревалась воплотить в жизнь. И посему сообщила Сандосу, что смена обстановки окажет благое воздействие на него и предписала провести вечер в Неаполе, городе людном и полном веселых покупателей. Она не сомневалась в том, что к середине декабря он преодолеет свою простуду.

– Никто не празднует Рождество так, как это делают неаполитанцы, – объявила Джина. – Вам надо увидеть праздничный город…

– Нет, – сказал он. – Это невозможно.

Трудно было не оскорбиться, однако она уже научилась понимать его и правильно истолковала резкость как страх.

– Не волнуйтесь! Мы поедем ночью! Вас никто не узнает – наденете перчатки, шляпу и черные очки, – предложила она со смехом. – В любом случае мой тесть всегда посылает со мной и Селестиной охрану. Мы будем находиться в полной безопасности!

Когда и такая перспектива его не тронула, она отступила на шаг и с щедрой мерой иронии заверила его в том, что не планирует покушаться на его добродетель и что Селестина станет их чапероне. Последовали решительные возражения, а за ними – новый круг чопорных извинений. И когда разговор завершился, она была изумлена тем, насколько ей хотелось плакать.

Цветы принесли ближе к вечеру.

Неделю спустя Джина решительно вышвырнула их на компостную кучу с полным отсутствием сентиментальности. Карточку она сохранила. На ней, конечно, не было подписи – только слова, написанные почерком цветочницы: «Мне нужно время» – что, по ее мнению, было подлинной, пусть и невдохновляющей истиной. Итак, на Рождество Джина Джулиани предоставила Эмилио Сандосу время.