Дети декабря

Хотя тогда, среди руин Херсонеса, всё больше превращавшихся из священных камней в просто камни, на которых, видимо, никогда ничего уже не будет создано, Русь, крестившаяся из одного источника, представлялась единой. Но связь рушилась, исчезала. На Евромайдане кропили святой водой тех, кто рвался в крестовый поход против русских, а на площади Нахимова проклинали украинских отступников, предавших истинную веру. И каждый был прав, и каждый был честен. А черноморские волны рассыпались на берегу каплями, сохнущими, умирающими поодиночке.

Связь с Лидой прервалась. Чёрточки, обозначающие сигнал, пропали.

По кипарисовой аллее, мимо музея византийского искусства, где девять лет не могли отремонтировать крышу, я поспешил к выходу. Стал напротив античного театра, позвонил. Связь появилась, но Лида не брала трубку. Волнуясь, я прыгнул в скрипяще-визжащий «Богдан» и поехал в городскую налоговую. Давал звонок, один, второй, третий, но – в безответность.

Уже подъезжая, я получил СМС от Лиды: «Всё нормально говорить не могу». Набил: «Я у налоговой выйди». – «Не могу».

У входа в здание налоговой стояли вооружённые люди в камуфляже. На вопросы не реагировали, внутрь не пускали. Лица были закрыты масками, виднелись только глаза. Я покрутился рядом и поехал домой.

Позже Лида рассказывала, что, устав от неопределённости, волнения, страха, подошла к одному из вооружённых бойцов – их назовут «зелёными человечками» и «вежливыми людьми» – с вопросом: «Вы кто?»

И он, нарушив приказ, ответил: «Свои…»

Нижняя часть лица его была скрыта, но он улыбался глазами, так говорила Лида, а я верил ей, потому что человек, смотревший фильмы «Джексон мотор» и «3:15», а главное, хранивший их на видеокассетах, не мог лгать.

Трёп водилы в такси, ещё наэлектризованном присутствием человека-сфинкса, пробуждает воспоминания. И хочется позвонить Лиде. Пусть и поздно уже, пусть у неё завтра трудный – а бывают ли другие в налоговой, зависшей в переходном периоде, – рабочий день. Но телефон стонет, батарея садится – не позвонишь.

Надо бы успеть предупредить жену, что могу остаться без связи. Набираю – сбрасывает. И тут же телефон пикает СМС: «Спим у тебя всё хорошо?» Печатаю «да», нажимаю «отправить», и экран гаснет. Ушло ли моё сообщение? Быстрее бы добраться домой, завалиться спать. Лучше всего в отдельной комнате, потому что дочка обязательно проснётся ночью, и я вместе с ней, а если не она разбудит плачем, то жена своим недовольным бурчанием.

– Простите, у вас есть тонкая зарядка от Nokia?

Водила хмыкает:

– Ясен хрен, нет. Прошлый век, слышь? На вокзале спроси.

– Не поздно?

– Там круглосуточный шалман есть.

– Хорошо бы, – говорю я, жалея, что в кошельке – воздушные ямы. Так бы водила довёз меня прямо домой.

Ладно, доберусь до автовокзала и пешком по Красному спуску до площади Ушакова, а там и до Гоголя недалеко. Тем более идти не впервой, да и на улице – вот-вот уходящее в рейс «бабье лето».

– Подкинул бы деньжат, доставил бы точно к дому, – говорит таксист, этот поднаторевший чтец мыслей.

– А может, – меня посещает идея, от величия и очевидности которой я подаюсь вперёд, – вы меня довезёте, а я денежку на месте отдам? Оставлю вам что-то в залог, быстро поднимусь и спущусь, а?

– Не-а, – водитель приоткрывает окно, – вечером – деньги, утром – стулья. Евросоюз вон тоже обещал Украину принять…

И он заходится в кашляющем смехе. Оставшиеся километры мы едем под его шуточки о Кличко, Яценюке и Виктории Нуланд. Когда машина тормозит у шлагбаума, закрывающего въезд на площадку перед зданием автовокзала, – на ней в дальнем углу, под разросшимися платанами, ещё стоят автобусы – водила финалит:

– Так что не ешь американские пирожки – бандеровцем станешь!

Неопределённо цокаю в ответ и выхожу из авто в севастопольскую ночь, прохладную, ароматную, как охлаждённое шампанское в приморских кафе.

2

Автовокзал, тёмный, безлюдный, такой привычный в дневное время, сейчас кажется незнакомым, чужим, таящим в себе опасности и секреты, хотя последние десять, двадцать лет здесь ничего не меняется. Те же приземистые, обросшие пристройками здания и вытянутые тополя с почти прозрачными в своей тонкой белизне ветками окружают его по периметру, а чуть дальше, скрытый во тьме, покоится чёрный, с красной звездой на кованом брюхе паровоз «Железняков», герой войны. И женщина, берущая плату за пользование туалетом, на приветствие всегда реагирует одинаково: «Ты у меня поумничай ещё!» Но это днём, а сейчас – лишь пустая асфальтированная площадка под исколотым яркими звёздами небом.