Дети доброй надежды

Некоторые дальновидные люди по многим такого же рода признакам уже предвидели печальный для Порты исход кампании и старались его предотвратить. Так, французский посланник в Константинополе Шуазель-Гуфье пытался сблизить воюющие стороны и с этой целью предложил турецкому правительству план освобождения из Семибашенного замка Булгакова, рекомендуя «закрыть на это глаза». Убедив турок в целесообразности такого шага, он объявил русскому посланнику, что французский фрегат будет ожидать его в Босфоре и что отъезду его никто не помешает. Но Булгаков ответил, что своим освобождением он может быть обязан только успехам российского оружия, и остался в тюрьме.

А осада Очакова тем временем шла очень вяло. Эски-Хуссейн снова появился в Лимане и сильно укрепил остров Березань.

Потемкин тщетно убеждал Войновича: «Пребывание флота, вам вверенного, в гавани не принесет пользы службе ее императорского величества».

Но Войнович после победы у Фидониси заважничал окончательно, ибо целиком приписал победу себе. Он доказывал, что противник силен, держится соединенно и атаковать его без всякой осторожности — значит, рисковать флотом.

Потемкин отвечал: «Что касается до представления вашего о трудности атаковать неприятеля соединенного, то мудрено ожидать, чтобы оный стал делиться, не быв к тому принужден».

Главнокомандующий не мог сладить с контр-адмиралом. Войнович уклонился от встречи с турками. А Эски-Хуссейн стоял у Очакова — прилип к нему, «как шпанская муха». И русские войска имели перед собою две силы: крепость и флот.

Чтобы отвлечь суда противника от Очакова, Потемкин послал к турецким берегам отряд крейсеров. Этот поиск он поручил совершить Сенявину, который истребил несколько вражеских транспортов у Синопа, но это не заставило Эски-Хуссейна ослабить в Лимане флот.

Только поздней осенью капудан-паша ушел в Константинополь.

Черноморские казаки на своих легких «чайках» тотчас вышли в море и взяли укрепленную турками Березань.

Огромное войско, застоявшееся под Очаковом, пришло в движение. В ноябре Потемкин закончил все приготовления к штурму и 6 декабря атаковал крепость. Через час с четвертью после начала штурма богатый и сильный Очаков пал перед геройским натиском русских войск.

Военная добыча была огромна. Помимо десятков тысяч ружей, сабель и ятаганов победителям достались 310 пушек, 180 знамен...

А в палатке русского лагеря, где помещалась походная канцелярия Потемкина, в этот час военного торжества один из служащих заканчивал совсем не военный труд.

Переводчик Роман Максимович Цебриков[159], по своему личному выбору и желанию, дописывал последние страницы своего перевода одной необычной книги, французский подлинник которой — издание 1771 года — был сожжен в Неаполе рукой палача.

Эта книга называлась: «Мир Европы не может иначе восстановиться, как только по продолжительном перемирии, или Проект всеобщего замирения, сопряженного купно с отложением оружий на двадцать лет между всеми политическими державами». Автором этой книги был француз Анж Гудар.

Рискуя головой не менее, чем храбрецы, взявшие штурмом Очаков, Роман Цебриков перевел книгу французского материалиста Гудара об установлении в Европе твердого мира, о всеобщей Республике и о «сближении польз всех государств»[160].

«Что в Политике подлинно существует система всеобщего мира, — сие неоспоримо, — писал Гудар в предисловии к своей книге — а все искусство состоит только в том, чтоб уметь систему сию открыть...

Если дело доходит до прекращения всеобщей войны, то обыкновенно учреждается Конгресс, на который все государи посылают своих министров для содействия (как то они всегда говорят) во утверждении тишины всеобщей.

Великое бывает при том несчастие то, что всяк туда привозит с собою план к миру, единственно относящийся к частному благополучию его государства и к главным намерениям для возвеличения оного.

Все в политических собраниях говорят там о частных делах, и никто на Конгрессе не начинает производить дела́, касающиеся до всеобщей Республики. Никогда не чинят там переговоров о деле общественном; и ничем более на оных не занимаются, как только тем, что делают между собою затруднения в производстве дел.

Теперь, может быть, уже не время восстановить всеобщую тишину таковыми средствами, какие бы можно было употребить за двести лет...

Постараемся показать неистинность принятого теперь великим Политиков числом правила сего, что война есть необходимо-нужное зло...

...Одним словом, главное мое намерение в сем сочинении касается до политической тишины Европы: я не имею другого предмета, кроме сохранения подобных мне человеков; я пишу во угодность всеобщей Республики и сим ходатайствую за род человеческой».

Таково было предисловие к этой книге. И вот как начиналась первая ее глава:

«С самого начала столетия сего Европа так преисполнена осад и сражений, что никогда не видел свет ничего тому подобного.

Можно сказать, что воинская фурия возмущает государства...

Народы составлены из полков, общества превращены в баталионы.

Европа разделена на Армию Сухопутную и Армию Морскую.