Дети доброй надежды

— Да судите сами!.. Помните беседы наши?.. Вы тогда о новой тактике рассуждали, а я, слушая вас, тоже ведь подвиг совершить мечтал... Ну, а жизнь в другую сторону повернула. В боевых кампаниях почти не участвовал. Пришлось в Херсоне канатную фабрику ставить да на камских заводах делать для флота железные части и якоря.

— Сожалеть вам о том не следует. Якоря и канаты благодаря вам отменно хороши стали. И за границею покупать не надо.

— Так, разумеется, Федор Федорович. Да не того я хотел...

— И все же скажу вам, Семен Афанасьевич, сами видите, сколь полезны ваши труды.

Но Пустошкин молчал, и Федор Федорович добавил:

— А что касается подвига, то, право, еще ничего не известно. Может, и доведется вам совершить его. Время у вас впереди... Кампания того и гляди откроется: французы турок к сему так и толкают. А их генерал Бонапарт, слыхали, что делает? Италию занял, австрийцев разбил бесподобно!..

— Я знавал его еще офицером, — заметил Пустошкин. —В Тулоне встречались... Он мне на память вот эту трость подарил...

Федор Федорович взял лежавшую перед ним трость, рассеянно оглядел ее и отложил, как вещь, не сто́ящую внимания.

— Суворов, — сказал он, — еще четыре года назад говорил мне, что де́ла с французом будет много; может, дойдет и до нас... Так-то, Семен Афанасьевич! — проговорил он с улыбкой. — Стало быть, опять вместе служим?.. Вы сейчас из Николаева?

— Оттуда... Вам от Мордвинова письмо привез.

И Пустошкин протянул Ушакову конверт с большой синей печатью Адмиралтейского правления. Не Федор Федорович не торопился; он поставил конверт перед собой, прислонив его к чернильнице, и сказал, нахмурясь:

— Читать не хочется... Не жду добра...

— Не ладите с ним по-прежнему?

— Хуже прежнего...

— Толков об этом в Николаеве много, — сказал Пустошкин.

— Да, полагаю, немало... Мордвинов меня вообще ни в грош не ставит, искусству моему не верит! Для чего же я должен верить ему?!

Он машинально потянулся к конверту и стал надрывать его.

Пустошкин сказал:

— Что вам, Федор Федорович, до Мордвинова?.. Свобода морская водворена, флот наш и купеческие суда ходят по морям свободно. Вами это достигнуто, искусством вашим. Чего вам еще?

Ушаков покачал головой.

— Заслуга нашего флота — новый образ его действий — скрывается от всего света! Вот что обидно!.. Мордвинов — главный начальник, ему надлежит блюсти нашу славу, а он замалчивает, поступая как турки, коих я четырежды разбил!..

Федор Федорович надорвал конверт. К письму был приложен план какого-то морского сражения с нарисованными на нем черными и белыми ядрышками, изображающими расположение кораблей.

— Ну вот!.. — сказал он, читая. — Так и есть!.. То самое, о чем сейчас говорил вам!.. — И он, просмотрев план и приложенную к нему реляцию, придавил их к столу тяжелой своей рукой.

— Что же вам пишут? — спросил Пустошкин.

— Англичане одержали новую морскую победу — разбили голландцев в сражении при Текселе... Адмирал Дункан двумя колоннами прорезал их строй... Мне предписывается, — он заглянул в письмо, — «план показанного маневра с нужным к нему описанием предложить в конференцию морской тактики», то есть разобрать в заведенных здесь офицерских классах... О сем пишет Мордвинову состоящий при его величестве генерал-адъютант Кушелев, а Мордвинов препровождает для исполнения мне...

Федор Федорович постучал по письму и реляции пальцем.

— Поминаются тут успехи английского флота у острова Доминика и при Сан-Висенте, и в назидание адмиралам пишется так: «Сии презнаменитые победы, выигранные противу обыкновенной и стародавней морской тактики, доказали, что изобретенная лордом Роднеем есть наилучилая...» Но сей адмирал ничего не изобрел!.. Однако приобрел в Англии славу!.. А когда я в Еникальском проливе изобрел резерв и еще кое на что осмелился — надо мною в Херсоне смеялись!.. — И Федор Федорович встал, стукнув по столу кулаком.

Пустошкин впервые видел таким Ушакова; лицо его в гневе сделалось почти страшным — точь-в-точь, как в тот раз, когда он толковал командирам французскую тактику — кушелевский перевод.

— Сан-Висентский бой, — с силой сказал он, — и сражение у Текселя поучительны, любопытны!.. Я не против заморского! Да ведь есть у меня свое, своим умом добытое!.. Я английских адмиралов благодарить не должен! Чем же их тактика лучше?! Разве тем, что она не русская?! Так уж у нас ведется: своего не видим, не ценим, чужому хвалу поем!..

3

А как было видеть и ценить свое, когда отечественные умельцы — выходцы из народа — обычно оставались до конца своих дней безвестными либо «выбивались в люди» случайно, если им вдруг необыкновенно везло.

Таким чудесным умельцем, искусником слесарного дела был слесарь со «Св. Павла» — Иван Полномочный, один из братьев которого где-то служил канониром, а другой, как слышно, «пошаливал» в камских лесах.

Больше пятнадцати лет «скрипел плечами» Иван Полномочный, и никто не заметил его искусства, его природных способностей разбираться в механических штуках; не заметил этого — уж на что внимательный к людям — даже вице-адмирал Ушаков.