Дети-эмигранты. Живые голоса первой русской волны эмиграции 1918-1924

«Я почувствовал, что в сердце у меня выросла большая немая боль, которую нельзя ни передать словами, ни описать. Вместе с гибелью семейного очага я увидел разбитым и мой духовный мир. Я упрекал себя, что я перестал любить людей».

«Мне пришлось на пароходе отправиться в белый свет, не зная, примут или нет. Когда я попал на пароход, то вдруг со мной случилось такое, что я сам себе не мог объяснить, – мне было совершенно безразлично до всего окружающего, захотелось умереть и больше не видеть этого мерзкого мира».

«Крах (фронта)… все погибло, все надежды, все старания, все, все… и я принял отраву, но, к счастью, меня вылечили и внушили, что мне нужно жить, что стыдно и позорно умереть, испугавшись жизни. Я глубоко благодарен профессору X за его наставление».

Заключение

«Я никогда не забуду пережитых мною, прямо сказать, кошмаров».

«Вот что сделала с нами наша русская… революция».

«О годы, годы! вы прошли, но вы остались на челе, на душе и на теле. У меня тоже остались воспоминания о вас – есть и на теле».

Вот уже свидетельства, относящиеся к настоящему времени.

Отзвуки прошлого

«Находясь в N, только и жду случая, чтобы в руки взять винтовку».

«Отступление… ранение… заразился тифом. Потом подряд два других тифа… Эвакуация… Попадаю в N, работаю 2¹/₂ года, и вот, наконец, я опять у тихой пристани, но меня опять тянет к этому жизненному водовороту».

Недетскость

«С 1918 г. постоянно моя душа стала ожесточаться».

«Все это я вспоминаю как в тумане, моя душа находится в каком-то безразличном состоянии. Мне абсолютно никого не жаль».

«Столкновение с нагою действительностью, действительной жизнью, сделало нас, молодежь нынешнюю, пожилыми и многоопытными в смысле знания всяких оборотных сторон и изнанок жизни».

«Кровавый режим, ужасное время расстроили меня: я стал очень нервен и раздражителен. Я не могу читать современных книг; мне кажется, что с ними я повторяю кровавую страницу русской истории».

Душевная опустошенность. Отчаяние