Дети Гамельна. Ярчуки

Затейливо выругался Збых-Литвин. Его поддержали прочие. Особенно усердствовал северянин — охотничек. Дураком себя считать никому счастья нет. Но куда денешься, если так оно и есть?

Диего, оглянувшись на задумчиво растирающего пальцами травяную метёлку капитана, сказал:

— Нечто похожее я видел в Магрибе. И один мой хороший знакомый, что служил когда-то в бразильской редукции[18] на реке Тапажос, называл подобную тварь «суруссу». Правда, вспоминал гадину, лишь крепко выпив. Впрочем, чего еще ждать от бывшего солдата?

— Больше нечего, — кивнул Мирослав, сорвал метелку ковыля и, нюхнув, тут же чихнул. — Вот же пакость травяная, уже сопливлю. А скоро и ноги отнимутся…

И продолжил, обращаясь к бойцам:

— Есть у меня одно нехорошее подозрение… Так что едем дальше. Смотреть по сторонам, а не на конские жопы. Кто вздумает обосраться от испуга — гадить, не сходя с дороги. И один — двое чтобы стояли рядом с пистолетами наготове.

Мирослав поймал взгляд лейтенанта и пожал плечами.

***

Как ни странно, внушение подействовало — не совсем, видать, пропащие парни достались. Ехали, сбившись поплотнее, на окрестности зыркали внимательно. Многие, вдобавок к пистолям, ещё и мушкеты с прочими самопалами изготовили.

— Герр капитан, — окликнул Йозеф Котодрал. Свое не особо благозвучное прозвище парень получил вовсе не за похабные привычки, как можно было подумать изначально. И не за старинный кацбальгер — кошкодёр, что в Ордене был оружием привычным, а за рожу, покрытую глубокими шрамами. Когда Мирослав увидел здоровенного баварца впервые, то чуть не назвал того Войцехом. Очень уж схож был сержант с лихим капитаном изрубленностью физиономий. Только Войцех сцепился с хашашином, а Йозеф подрался с бешеной рысью.

— Чего тебе? — недружелюбно отозвался командир. Солнце клонилось к закату, но изнуряющая жара по-прежнему измывалась над капитаном.

— Да вот, — Котодрал потер воспалившийся рубец на щеке, — все хотел спросить, а правда ли, что вы, герр капитан, были лейтенантом у самого Гюнтера Швальбе?

— Тебе кто такую глупость сказал? — хмуро поинтересовался Мирослав, чувствуя, как пыль скрипит на зубах. Хотелось пива с ледника. Много пива…

— Ну, многие говорят, — наёмник оглянулся в сторону товарищей, что, всем видом изображая безразличие, внимательно прислушивались к разговору.

— Плюнь им в глаза, мальчик. А после от души лягни пониже пояса, чтобы такие дураки больше не появлялись на свет. У капитана Швальбе не было лейтенантов. Вообще.

— Но… — растерялся Йозеф.

— Я был у Гюнтера сержантом, — отрезал Мирослав. — И от имени Швальбе нечисть не разбегалась сама собой — приходилось хорошенько поработать клинком. А теперь, если вопросы кончились, будь добр, иди в задницу. А лучше изобрази авангард да подбери толковое место для ночевки.

Рядом громко фыркнул Угальде.

Капитан задумчиво грыз чубук трубки. Звёзды обещали ясную ночь. Разведённый в яме костерок жадно похрустывал сухими ветками. Молодёжь, на сей раз, обойдясь без перепалки, разобралась по часам сама. Видно, лейтенант не зря пообещал резать уши за непослушание.

Место под ночёвку Котодрал нашёл доброе. И ручей под боком плещется, и от ветра укрытие имеется. Кто рискнул строиться посреди степи — неизвестно. То ли казаки паланку[19] городили да бросили, то ли посполитый рисковый попался да хатку возвел. Одна из стен давным-давно рассыпалась в саманное крошево, но прочие держались крепко и рушиться не собирались — капитан специально походил, придирчиво осматриваясь. А то мало ли чего, вдруг да придётся держать оборону.

Дикое Поле не зря носит свое имя. И Дикое оно не только потому, что толком не распахивали, а ещё из-за того, что нет здесь постоянной власти. Да и вообще никакой нету, кроме той, что дают сабли да пули. Вот и стреляют тут часто и в охотку.

Проезжающие ночевали здесь не раз. Следов много человечьих да конских, а посреди земляного пола имелась неглубокая яма, заполненная пеплом. Холодным, правда, и дождем подмоченным. Засрано вокруг опять же. И неудивительно: люди сюда частенько захаживают — хатка у шляха как раз — захочешь, мимо не проедешь.

***

Невесомое облачко дыма рассеялось в ночном воздухе. Мирослав прислушался к звукам лагеря: эх, сменять бы всех молодых да резвых на одного-единственного бойца из прежнего состава. Хрен с ним, если не Гавел с Вольфрамом, то хотя бы Мортенс. Тот хоть и был треплом похлеще Збыха, зато действительно умел всякое.

Во рту разлилась мерзкая горечь. Капитан вздохнул. Ну ничего, бывало и хуже. По крайней мере, знают с какой стороны браться за оружие. И тот же Угальде вроде неплох. Впрочем, за испанца ручался сам Отец Лукас, а тот, хоть и был мерзопакостной древней развалиной, хорошо разбирался в людях и оружии. Ну и людях, что сами были оружием.

— Герр капитан, — помня недавнюю выволочку, сержант Йозеф был тих несообразно своему росту. — Ужин готов. Вы с нами?

— Нет. Я решил помереть от голоду!