Дети Гамельна. Ярчуки

Главное, самому же и не вляпаться. Мирослав отступил обратно к двери, и начал методично проверять каждую полочку, осторожно снимая зелья на топчан. Не хватало ещё какой-нибудь яд пролить, тонкое стекло расколотивши. Свертки он выкидывал наружу, Збыху. Литвин потрошил, скидывая ошметки в чью-то заброшенную нору. Выкинуть нужное возможностей у княжича не было — пока что ему попадалась одна трава да листья с корешками. Не перепутал бы никак.

Очистив полки на одной стене, капитан высунулся наружу, приказав не дышать и вообще сидеть тихо как мышь под метлой. Литвин с удовольствием уселся, прекратив копание в очередном, благоухающим душицей и лавром, свертке. Вернувшись в хатку, капитан начал осторожно простукивать стены, в поисках пустот. Но саман везде отзывался одинаково звонко.

Весь уйдя в слух, Мирослав чуть не заорал с перепугу, когда почувствовал, что кто-то трётся о сапог. Глянул вниз. У левой ноги сидел умывающийся кот. Страшноватый, надо признаться. Похоже, умер тот котик лет двадцать назад, а то и больше. Вон, один скелет остался. И как не рассыпается на ходу?

Подняв на Мирослава темные провалы выбеленной временем черепушки, кот дернул костистым хвостом, и гордо прошествовал к выходу.

— Збых, — тихонько окликнул капитан.

— А?

— Щас тут одна чуда выйдет, не ори. Не кусается.

Все же удивление своё Литвин криком выдал. Хоть и не во всё горло. Молодец, что уж тут.

Хмыкнув, Мирослав вернулся к прерванному занятию. На этот раз, изредка посматривая под ноги. Мало ли, вдруг у ведьмы ещё и костяной змеесултан для незваных гостей припрятан.

***

Ничего, что связывало бы домик с похищенным на Тибрской дороге, не нашлось. Так, мелочевка всякая, упоминания недостойная и не полезная. Ну разве что, кроме четырёхгранной, древней даже на вид иглы, сделанной чуть ли не из чёрной бронзы. Да пары серебряных талеров с Вильдерманом. Очень уж Мирослав любил денежки Брауншвейгской чеканки. Там-то, с какой стороны не глянь одни знакомые. То ли Геракл — Геркулес, если верить многомудрому Хранителю, то ли кто из диких лесных людей, если верить собственной памяти…

Самой интересной находкой оказался шкелето-кот, так впечатливший Литвина.

— Ты, капитан, в следующий раз так и говори: прётся сейчас на тебя, дорогой ты мой человек, кошачий скелет, который не кусается, и не царапается. Я ж чуть не обосрался!

— Это не самое страшное, отрок, что доведется тебе встретить на пути ратном, коли твердо решишь стезю нечистеборческую выбрать!

Збых с подозрением оглядел командира — не подменили ли втихаря, раз такую высокопарную чушь нести начал? Но тот ухмыльнулся в ответ и продолжил:

— Так говоришь, котей мимо прошел, да в речку бултыхнулся?

— Ну! Видать, рыбки половить вздумалось.

Литвина передернуло.

— Рыбки половить — не человеков уловить! — вновь скорчил постную физиономию капитан. — Забавный вообще котик, раз под солнцем шляется. К нечисти никоим боком отношения не имеет. И скроен очень ловко и не по простым лекалам.

Подошли наёмники, что ставились на охрану, справедливо рассудив, что раз капитан с Литвином сидят, языками чешут, нужды особой в пригляде нету.

— Чего там, герр капитан? — спросил вежливый Марек.

— Ничего плохого, но и ничего хорошего. Ночью засядем поудобнее, подождём, вдруг вернется.

— Что-то я сомневаюсь, — покрутил головою Збых, разминая шею. — Мы пол дня здесь бродим, и слепой бы нас приметил.

— Один хрен сегодня выступать не получится, девчонку хоронят. А так, мало ли, вдруг да явится, над разгромом поплакать, нами, злобными ландскнехтусами, учинённым.

***

Воду и лодки Диего не любил — имелось на то веские основания, накрепко встрявшие в память после одной ночи… Туман, ледяная вода, грязь, и пули, прилетающие из темноты, но удивительно меткие… Однако сейчас сияло солнце, распевали средь зелени высокого и крутого берега птицы, смирно влекла свои тёплые воды широкая река. Да и к короткому веслу лейтенант приноровился, грёб, не сбивая товарищей.

Длинная и вместительная лодка, именуемая в здешних местах «дубком», легко шла по спокойной воде. Навали в такую долблёнку больше груза, посади еще трех-четырех бойцов, суденышко сохранит подвижность — делать лодки в здешних местах умели. Но нынче в дубке сидело всего четверо: сам лейтенант, неразговорчивый Котодрал и сумрачный казак Дмитр. За четвёртого спутника был и вовсе молчун.