Читаем Дети Гамельна. Ярчуки полностью

Дети Гамельна. Ярчуки

— Ну, дошивай, — согласился Хома, щуря один глаз — в прорехе крыши сияла славная звезда. Это ежели правым глазом зрить. Ежели левым — не видно звезды и вообще куда темнее ночь. Нет, хитро в мире всё обустроено. Много таинственностей.

Отхрустела ещё пара яблок — встала легкая тень, встряхнула просторную одежду:

— Не как новые, зато крепко починенные.

— Доброе дело, благодарствую душевно. Может, тебе яблок принести?

— Лежи, казаче, — панночка швырнула шаровары на солому, поддернула юбки, да и этак легенько присела, оседлав ноги Хомы. Во тьме влажно и лукаво светились девичьи очи, словно по той яркой звезде в них отражалось.

Хома вздохнул:

— Ты, Хеленка, сиди как удобствует, только гарцевать не вздумай. Неуместное то дело.

— Так уж и неуместное? — подивилась бесстыжая тень.

— Чистосердечно сказать, так сам в оторопеньи. Чаровница ты колдовская, тут разве возразишь. Только ведь и по-другому на обстоятельства можно взглянуть, — Хома осторожно, согнутым пальцем, отвел прядь волос, ниспадающую на гладкую щечку красавицы.

— И как же то объясняется? Чрезмерное оторопенье иль в какой хворости мы?

— Хворость бы я превозмог. С лёгкостью. Неуместность одолеть куда труднее.

Хеленка вдруг снялась с заупрямившегося скакуна, завалилась на спину рядом и прошептала:

— Ото ж и я чую. Есть неуместность.

— Ну…

— Чего «ну», дурной гайдук? С какой кучи лайна вдруг тут неуместность? Объясняй живее!

— Не ла йся сквернословно, язык мыть нечем. Если же по неуместности рассуждать… Я ж навроде тебя делал. Руки кривые, но старался. И вдруг до баловства и похабности опускаться? Вовсе не по-родственному.

— Делал он… — пробормотала панночка. — Ну, делал. Я помню. А кто тебя просил делать, а?

— Так я же не нарочно. Заставила чёртова баба.

— Вот сразу на ведьму всё свалить норовишь. За себя ответь. Ты мне теперь кто? Батька или как иначе?

— Что батька? Откуда же батька? — с превеликой неловкостью зашептал Хома. — Грешно так говорить. Это ж смех один и соромицькость[81]. Но ежели с философских наук глянуть, так пусть немного и батька. Если уж так завязалось хитростно…

— А не надо было так завязывать. Что то за казак, ежели его первая попавшаяся ведьма в отцы покойницам пристраивает? Вот как теперь? Я ж и сама чую, что по-родственному.

— Так чего же верхом вознамерилась?!

— Для прояснения. И потом томлюсь я, — нагло оправдалась Хеленка.

— Тю, и в кого же ты такая бесстыжая да бессовестная?!

— В кого делали. Я ж не виновата, что кровь горячую сохранили.

— Я, что ли, сохранял? — возмутился Хома. — Я таким материям не учён.

— Вот и учился бы. Уж седина в усах, а в голове одна горилка и хлюпает. А мне как теперь? То живая, то мёртвая. Да еще поплюга[82] окаянная. Ладно, приноровлюсь. Но вдруг я вонять начну и сгнивать? Вон жарища какая.

— Не начнешь. Вполне цветущий лик и остальное.

— То сегодня. А завтра как?

Помолчали. Потом Хома прошептал:

— Ладно, что сейчас пенять. Спи, что ли.

— Так что «спи»? Мне днём хорошо спится, а по ночам жар в крови играет. Маюсь и нудьга одолевает.

— Совладать с собою потребно. Вот, яблочко съешь. Оно прохладное и кисленькое.

Вздохнула и захрустела. Сочно с причмоком. Как ни странно, под тот уютный звук, пригретый вроде мёртвым, но вполне живым теплом с одного бока, уснул Хома быстро и в полной безмятежности.

***

— А что это вы, достопочтенные панове, делаете?

Услыхав вопрос, достопочтенное панство в лице четырех посполитых, прекратило пинать мешок и уставилось на подъехавших всадников. Старший, ободранный дедок в широком брыле[83], лупнул испуганно глазами и двумя руками вцепился в длинный сучковатый дрючок.

Капитан задумчиво смотрел на ползущий по дороге мешок, что оглашал окрестности неразборчивой руганью. Наконец, посполитый собрался с мыслями и, сдёрнув соломенную шляпу, сказал:

— Да ото ж бо, вин курвячий сын, жид та истинный лях!

— Многогранная личность какая…

— Во! — уловив поддержку, продолжил брыленосец. — На Пришеб наш демоны набежали!

— Демоны? — переспросил Мирослав. Дмитро заоглядывался, будто ожидая тех самых демонов увидеть за ближайшими кущерями.

— Ну! — яростно закивал дедок. Соратники его склонили головы в подтверждение.

— И что за демоны такие? — подался чуть вперед капитан, чувствуя, что след точный. — На кого похожи, как злодействовали?

— Я всех демонов видел! — заверещал вдруг мешок. — Я всё расскажу, только выпустите! Ой, падло, что же ты бьешься-то по больному месту?! Ирод!

— Поговори мне, гадюка! — погрозил дедок, вновь взмахивая дрючком.

— Ещё раз стукнешь по мешку, я тебе ухо отрежу, — пообещал Мирослав, многозначительно положив ладонь на рукоять сабли.

— Да выпустите же вы меня, живоглотное селянство! — вовсе уж не человечески взвыл неведомый узник. — Я же ничего вам не сделал, тупые ваши головы!

— А хто шинок порушил, га? И лаялся потом непотребно?!

— Ваш шинок маазикимы жидовские разорили и обобрали! Я тамошний погреб от нечисти оборонял!