Дети Гамельна. Ярчуки

Что такое опытная пехотная шпага против вздорной кавалерийской сабли? Как говорят в иных местах, все равно «что краснодеревщик супротив бочара». Диего, принимая удары вражеского оружия на крестовину и ажур гарды, без особого труда заставил наглеца попятиться к двери. Куда его лучше ранить: в ногу или руку?..

Тощевельможный пан, упреждая нелегкий выбор, завизжал:

— Да стреляйте в него, холопье вымя! Демон же опять!

За спиной Диего затопали, предостерегающе заорал Котодрал, одновременно хлопнули два пистолетных выстрела. Лейтенанта ударило по левому плечу, Диего покачнулся. Вдохновлённый подмогой пан-поляк отшатнулся к двери, рванул из-за широкого нарядного пояса пистоль — тот зацепился за золотые клепки украшений… В тот же миг острие тазы[86] пронзило зоб медлительного стрелка. Лях, бросив пистоль, ухватился за горло, фыркнул кровью. Забыв о поверженном противнике, испанец развернулся к бою — и увидел зрачок нацеленного ствола. Мысли о Деве Марии и святом Христофоре пришли позже — ещё до этого колени лейтенанта с неподобающей, но похвальной легкостью подогнулись, и Угальде оказался почтительно коленопреклоненным перед судьбой. Осознать, что пуля прошла над головой, не успел — почти в самое лицо ударил сноп огня и дыма. Выхватывать пистоль не имелось времени, Диего кинул своё тело вперед, в дым — шпага пронзила бедро стрелка…

… Хлопали выстрелы, почему-то приглушенные. Лейтенант разрядил один из пистолетов наугад в дымную завесу, видимо, не промахнулся — кто-то тяжко рухнул на пол. Прозвучал ещё выстрел над головой. Оглянувшись, Диего увидел капитана — тот вглядывался в не спешивший рассеиваться дым и взводил курок второго пистолета. Пороховой туман вытягивало в распахнутую дверь: стали видны лежавшие на полу тела. Присевший за опрокинутым столом Котодрал сжимал свой окровавленный древний кацбальгер, и с виду был невредим. Внезапно проявились звуки — на полу стонал раненый, фыркали во дворе встревоженные лошади. О, так это присевшая за стойкой юная шинкарка, наконец, прекратила визжать и заглушать весь мир.

— И какого хрена, любезные мои, вы тут устроили? — поинтересовался капитан.

— Мы-то что? — оправдался Котодрал. — Пиво вот заказали…

— Замотай лейтенанту плечо, и уходим, — приказал Мирослав.

— А деньги за потраты? — осмелилась напомнить невидимая шинкарка.

— С полу соберешь и на нас сошлёшься, — буркнул капитан и глянул на сидевшего под стеной ясновельможного. Тот ещё был жив, двумя ладонями зажимал распоротое горло, пучил глаза. — Молись, пан, скоро навсегда полегчает, — посоветовал Мирослав и вышел во двор.

Отряд воссоединился за околицей. Судя по всему, след был свежим. Описания происшедшего в Пришебе разнились, о демонах болтали всякое. Но события выглядели настолько странными, что сомнений почти не оставалось: ведьма задержалась в городе, уморила непонятного ляха и крепко повздорила с местной нечистью. Правда, Дмитро клялся, что их сельская ведьма была сущей старой каргой — к ней никто из казаков даже и не думал хаживать. Здешняя же баба по описанию выглядела вполне приличной пани. Впрочем, это ничего не доказывало.

Мирослав вынул из вьюка сосуд с Указующим. Мертвая длань задумчиво побултыхалась в остатках вина и ткнула пальцем в опрометчиво приблизившегося к месту ворожбы «гишпанца». Самозванец бурно запротестовал, уверяя, что он не при делах и сроду ничего у Папы не брал, а на момент похищения пребывал в Кракове, где его ловили всем городом, чему есть сотни свидетелей. Указующий поразмыслив, пришел к справедливому выводу, что действительно, из Анчеса грабитель как из дерьма пуля и решительно указал на запад. Тут с указаниями сомнительного компаса вполне можно было согласиться — ведьма не глупа, к Днепру, где её легко прижать к берегу и настигнуть, уходить не станет. Что ж, банда поднялась в седла. У Диего ныла рука, но хвала Деве Марии, зацепило лишь по касательной, и водки на обработку раны не пожалели…

***

Костёл, что по праву считался оборонным[87], окружала стена Высокая, чуть ли не в два человеческих роста. На ней остались отметины позапрошлогодних событий: кое-как заложенные проломы, зияющие обломками кирпичей, словно недовыбитыми зубами, следы пуль на обсыпавшейся штукатурке, копоть, так и не смытая дождями…

— Весело тут было, — хмыкнул Угальде, коснувшись ядра, которое не стали выковыривать из стены.

— Обхохочешься, — буркнул Мирослав и слез с лошади. Та всхрапнула, пряднула ушами.

Капитан подошел к калитке, что была чуть правее массивных, целиком забранных в железо ворот, тоже хранивших следы пальбы, стукнул кулаком. Прислушался. Было тихо, никто не спешил оказывать гостеприимство истомленным странникам. Грохнул еще раз. С тем же результатом.

— Эль команданте, а давай выстрелим им в окно из аркебузы.

Мирослав с подозрением оглянулся на испанца. Но тот был совершенно серьезен. Горячка из-за раны?

— А что? Сразу и откроют!

— Диего, ты же католик!

— И что с того? — удивился лейтенант. — Это же не испанцы, а поляки. А они такие же католики, как, не побоюсь этого сравнения, наш змеиный княжич.