Дети гарнизона

Обманывал, грабил торговцев, грузил коммерсантов. Думал, все мне можно. Но отвернулось

счастье. К наркотикам пристрастился, в тюрьму попал, когда вышел — не образумился,

продолжил грешить. В один момент получилось так, что хуже некуда. Все рухнуло, думал,

похоронят на чужбине. Решил покончить с собой. Но Учитель остановил. В руки попала

брошюрка. И я понял, что нужно двигаться к его свету. Теперь у меня есть все: акции холдинга,

отличная машина, квартира в столице! — Лешка вещал это завороженной толпе, невольно

гиперболизируя. Чувствовал себя посвященным первопроходцем нового движения. Ведь почти

все — правда: пачка акций на кругленькую сумму, старая машинка вполне ездила изредка, и угол

снимал неплохой в Жулянах недорого, — успокаивал себя. «А дальше — лучше будет!» Сильно,

однако, сомневался реальности акций. Ведь если бы разводил сам кого-нибудь — лучшего хода,

чем акции, и не придумать! «Все ясно, типа «Лунного оффшора», — неожиданно для себя сделал

вывод Лешка.

Темнокожий Пастор Фарадей был доброжелательно — ушлый. Косил под дядю Тома. Лихо

заводил толпу, вещал, прощая прошлые грехи и декларируя для всех клиентов красоты новой

жизни. Собирая паству по Дворцам спорта, стриг купоны на всем — на литературе,

пожертвованиях, добровольных взносах. Тут же «апостолы» вербовали посвященных пастором в

«христианский холдинг», на примере собственной жизни. Как мотыльки, слетались к

призрачному свету…

Новое поприще захлестнуло. Летом устроили религиозный фестиваль на берегу моря. На

«сэйшен» прибыли тысячи, заполнив загодя приготовленные палатки вокруг помоста со светом и

аппаратурой. С утра все молились, били поклоны, повторяя как мантру наговоренные постулаты,

днем появлялся Фрайдей с проповедью: «Не пожалей, не утаи, не зажимай! Отдай, что есть, от

души — и придет к тебе сторицей!» Расчехлялись верующие на индульгенцию — под звуки

молитвы в стиле рок выкладывали в прозрачные ящики купюры взносов в лучшую жизнь.

Лешка вел на берегу мастер-классы, унавоженный вниманием полуголых мирянок,

уговаривал еще сильнее, изредка виновато понимая, что к истинной вере это не имеет отношения.

Психологическая разводка. Но народу нравилось, пожертвования были значительными. По

прикидкам, речь шла о миллионах! Снова сработала Лешкина матрица, и не совладал,

приспособился, почувствовал азарт.

Черный псевдопастырь поделил страну на «епархии». Лешке досталась Южная Столица.

Открыл представительство, набрал волонтеров, и работал по пасторским схемам, развивая

пирамидку обмана. Ездил по районам, втягивая местную знать в псевдо-духовный холдинг,

радовался: жизнь налаживается! Умилялся нежданно накатившему счастью и достатку,

подсчитывая дивиденды. Кормил паству химерами, приправленными постулатами. Но всему

приходит конец. Кризис — как божье очищение. Химерный холдинг лопнул, сданные туда деньги

выпучились зловонными информационными бульбами по телевиденью и в газетах. Фарадея

срочно отозвали на родину, в Центральную Африку.

Официальной версии не было, только слухи. Кто-то прочитал в Нете, что пастор был съеден

соплеменниками во время одного из сборищ. Потом Лешка сам видел клип в Сети: блестящего от

забытой жары симпатягу Фрайдея, убедительно толковавшего пастве, примитивные

соплеменники разорвали на части от восторга. Причастились всем племенем, обожествляя

обглоданные его кости.

Но в конце все выяснилось по-другому. Пастор оказался сыном чернокожей сомалийской

иудейки и скрылся в местах обетованных. А оттуда, известное дело, своих не выдают.

«Беда всегда приходит вслед за счастьем? — думал Лешка, когда его прихватил УБЭП. —

Что это, карма, преследующая по жизни? Опять не с теми, и не в том месте?» Сразу пошел в

признанку, помогал следствию. По делу о религиозно-финансовом мошенничестве проходили в

основном кустовые и бухгалтер. Учредители вовремя отмахнулись и ушли в парламент,

чертыхаясь. Лешка отдал все, что «нажировал» за это счастливое время, и получил пару лет за

мошенничество. Отсидел, вернулся к тетке, занялся извозом на своей старой девятке, которую не

забрали в обмен на свободу, уж больно жалкой и дряхлой смотрелась. Прознал про детский дом,

приехал на Тарханкут, пристроился потихоньку возле Ленки. Старался сдерживать себя, остро

почувствовав усталость и возраст — ведь не мальчик уже! Смирился и обрел желанный покой,

приобщенный к благородному делу воспитания беспризорных детей. Пока так. Кто знает, как

дальше будет?

…Мальчишки помогали бережно снять одежду с больного, почти обезноженного товарища,

осторожно свезли на коляске в воду. Тот, кто обезножен, на суше приговорен, тот хорошо поймет

это состояние погружения, — думала, глядя на радостные вскрики больного ребенка — когда в