Дети гарнизона

Со стороны искромсанных пулями тел послышался женский стон-тонкий, болезненный. Продолжала греметь музыка, Джо Коккер хрипел как ни в чем не бывало. Бармен трясущимися руками набирал номер и что-то говорил в трубку. Наверное, вызывал скорую. Или милицию. Только за расстрелянным столом уже было всем все равно.

Резко и неимоверно больно схватило низ живота. Ленка вскрикнула, ей захотелось подняться, распрямиться. И с ужасом представила, что, может быть, эти страшные пули попали и в нее. Вспышка невыносимой боли внутри провалила ее в бессознательную тьму.

Без братских поцелуев

Домой из больницы Ленка попала только на следующий день. Слово «выкидыш» терзало обессиленную душу. А когда врачиха сообщила, что это должен был быть мальчик – это повергло ее в безысходное горе. Раньше не представляла себе, что способна так его любить. Когда рос и начинал двигаться в ней, казалось, что жизнь, его – будущая, и ее – настоящая – имели сакральный смысл, неразрывно связанные. На сердце было пусто и горестно – ведь в одночасье потеряла она ребенка, которого любила и ждала. И того, кто ее любил и заботился – Костю.

Потом их, всех вместе, и каждую в отдельности, таскали на допросы и тиранил расспросами молодой занудный следователь в гражданском. Выспрашивал про хромого и второго, его товарища, как выглядели, запомнилось ли что-нибудь особенное в их поведении.

Девчонки проплакали весь день рождения, понимая, что были на волосок от гибели, такой жестокой, нелепой. Утром популярная радиоволна сообщила с манерой говенного сарказма, что в баре с оригинальным названием «У пьяного Бобика» двумя тузиками была расстреляна из автоматов группа шариков, и, хохотнув, эфир на полном серьезе прокомментировал сенсацию: коммерсанты, связанные с криминалом, и преступный авторитет – наповал, а тяжело раненная женщина скончалась в больнице.

Ленке было так жалко себя, так страшно, хотелось все бросить и ехать, бежать в пустынный, голодный, холодный, но такой родной и тихий гарнизон. К отцу, чтобы прижаться к нему тесно, как в детстве, и плакать, плакать, плакать.

Похороны Крота обставили торжественно богато на Абдале, главном кладбище Южной столицы. Собралась куча народу, рыночные торговцы, несколько депутатов, блатные, братва. Нанесли тучи венков, привели попа с оркестром. Траурный обряд тайком снимала милиция – так уж повелось, что если похороны были для одних печальным концом, то для других – продолжением оперативной работы.

Захоронение производили в самом почетном секторе, на так называемой Аллее Героев, там раньше погребали областную партэлиту – у центрального входа, сияющего теперь черным мрамором дорогих надгробий криминальных авторитетов. Тут покоились все те, от упоминания одного имени которых жуть охватывала. И по иронии новейшего времени, их могилы кучковались вместе, тех, кто стал жертвами раньше, и припозднившихся на погост их палачей. Лица, выбитые резцом ремесленника на черных мраморных стелах, молодые и красивые. Будто собрал эту выразительную портретную галерею невидимый судия, великий смотрящий на посмертных терках.

На время похорон объявлялось перемирие, длившееся чуть дольше звуков погребального оркестра. Приехал со свитой Тит Захарыч Мидасов, произнес надгробную речь:

– Будем помнить о наших соратниках, и на нашей планете мы назовем их именами улицы, поселки и города, и через сто и двести лет юные граждане Селеновой республики с благоговением и гордостью будут вспоминать эти имена и прозвища: Рваный, Колбаска, Крот, Кинжал…

Мидасовский референт стыдливо отворачивал от Ленки глаза…

–...И там, высоко в небесах, – закатывал плаксиво глазки гениальный актер Мидас, – наши герои будут глядеть на своих детей и внуков и знать то, что сделано их стволами, их жесткими кулаками и крепкими головами в вечную память!

Посыпались над гробом короткие, но грозные речи. Старушка мать искренне билась и рыдала, вдова, в траурном черном, обескровлено-бледная, ужасно слабая, тихо плакала от двойной потери.

Все произошло так, как обещал Мидас под Новый год. Вот уже и лунные герои косяком пошли. Не думала, что так быстро начнется. «Не может быть! – укоряла себя. – Как все это могло случиться с Костей, и – так скоро? Беда, беда…»

Да, Тит Захарыч, просто и серьезно… Ленка могла только догадываться. Мидас, захваченный идеей Лунной республики, не только партию сварганил. На счета карманного банка тысячи лунных акров прикупил. Часами глазел на лунный глобус, расставляя флажки на занятой им поверхности, подсчитывал барыши. Каждый проданный участок в Лунной республике от номинала приносил вдесятеро! Плюс членские взносы лунных кооператоров. Лучшие со скидкой продавал отличившимся соратникам, союзникам. Любимцу Кротишке участок достался почти за бесценок. Ну, погиб, ничейный стал, бесхозный бригадирский участок на Луне – можно снова выставлять на аукцион? А как по-другому?