Дети гарнизона

Сохранилась в альбомчике фотка тех лет: Ленкин папа – будущий инженер-электронщик, без пяти минут выпускник, в халатике, вокруг приборчики с кнопочками, паяльник в руках. Подрабатывал лаборантом на старших курсах. Хипак-волосатик, романтик. Хоть потом и облысел, через армейскую фуражку. Но из неистребимого чувства бунтарства отрастил и умело закалывал, прятал, что осталось от студенческой хипацкой причи. Длинную заплетенную косичку пегих волос. Всегда умилялась своему прикольному отцу. Особенно, когда, придя со службы, в своей офицерской форме, расплетал длинную шевелюру до погон. И слушал в наушниках записи своих старых кумиров. На магнитофоне, бобинном. Дергался в такт, эмоционально подвывая. Так и остался большим ребенком, битник-меломан, любитель андеграунда и палаточных походов с песнями у костра. Покладистый, но временами упрямый и решительный.

Родители, как Адам и Ева, нашлись и разгляделись! И вступили в первородный грех в маленьком саду Эдема, каким был для них живописный хвойный лесок за плотиной, за Универом, где тогда училась мама…

Облава на влюбленных

Это был продвинутый прикол в начале 70-х: собираться в Воронцовке, старинном парке у реки на воскресных заутренях тайного ордена приобщенных к субкультуре. Тусовались, продавали, меняли, общались. На манер древнего торжища, по выходным, на заросшей аллее. Кучковались по кустам,употребляли в общении легкие аперитивы – портвейн или сухарь. Ловили кайф от папироски по кругу, познавая глубину репродукций Босха или иронию «Собачьего сердца». И тащились под улетный звук «Лед Зеппелин».

Попадись с джинсами, самиздатом или парочкой западных виниловых дисков – очутишся навсегда в черном списке неблагонадежных. Диссидентствовала молодежь, рискуя студенческий билет заменить на белый или загудеть за фарцовку…

На кронах старых чинар кричали оголтелые грачи, предчувствуя забаву. Молодых тусовщиков в дальней аллее графского парка солдатики окружили в самый разгар сборища. Пегие милицейские бобики во главе с черной «волгой» сбились в тесную стаю, цементируемые хриплыми звуками милицейского матюгальника:

– Граждане хипаки, фарцовщики! Вы окружены! Препирательства бессмысленны. Сдавайтесь! Выходите из толпы по одному и выкладывайте предметы спекуляции. За добровольную сдачу ничего не будет.

Самых малодушных и доверчивых, отколовшихся из толпы на посулы и милость властей, быстро скрутили и уже запихивали в бобики. Толпа загудела и через мгновение, как по команде незримого режиссера, распалась. Разлетелась, прыснув каплями по аллеям парка. Свистки, крики, топот сапог….

Битый час продолжалась погоня и задержания по кустам и оврагам. Хипаки сбрасывали в стороны вещдоки. Пойманные и скрученные запыхавшимися милиционерами, доставлялись к черной «волге». Важняк в костюме, при галстуке, проводил сортировку. Отсеивал зерна от плевел. Проводил так сказать кастинг…

Начальник морщился, как от боли, когда «архангелы» в запыленных мундирах подтягивали на допрос вопящую, случайно забредшую в парк старушку с коляской. Но по – иезуитски довольно улыбался, когда доставляли настоящую рыбу, тех, кто помоложе. Этих, приподняв за волосы, идентифицировали:

– Ну-ну, знакомые морды. Это у нас кто? А, из пединститута, будущий воспитатель, – водили пальцем по подготовленному списку. – Так, Петр Абрамыч, второй курс истфака? Ай-яй-яй, как не стыдно, поддался буржуазной пропаганде, продался за жвачную обертку. Будет теперь о чем поговорить с тобой на комитете комсомола. А где твой портфельчик с антинародными записями «Иисуса суперстара»? А где самиздат? Пока так спрашиваю!

– Не знаю ничего. Шел мимо, зашел в парк. Отлить хотел. Что, нельзя? – ныл задержанный.

– Где вещдоки? Скинул, конечно же, голубчик. Ничего, будем искать. На них обязательно твои отпечаточки. А шевелюрка? Это надо же, – брезгливо двумя пальцами приподнимали длинные волосы жертвы. – Ничего, научим тебя правилам гигиены. Следующий!

Дюжий сержант манипулировал стригущей машинкой, выбривая на заросших макушках лысые дорожки. Рядовые ловко подпарывали джинсы по шву. А потом умелым движением разрывали их до колена, и сильным пинком под зад отпускали: «Свободен, пока…»

Молодому хипаку, обладателю трофейного портфеля, никак нельзя было попадаться. Не джинсов ради. И не только потому, что боялся неприятностей. Ну там выговор по комсомольской линии. Нет! Запрещенку таил крокодилово – черный, на двух мощных застежках портфель. Набитый самиздатом, был для ловцов супер-уликой. «Верный Руслан», «Собачье сердце», «Архипелаг». Все – самоделки на репринте. Это было посерьезнее, иностранных журналов и виниловых дисков. Потому и спрятался в кустах. Но на него набежала бродячая собачонка, обгавкала. Рассекретила, словом. Улучив момент, когда патрульная тройка, грохоча сапогами, пронеслась в погоне за очередной неосторожной жертвой, он совершил бросок к холодному руслу Салгира, перелетел его и понесся стремглав прочь на открытый, так сказать, простор...

– Держи! – закричали догоняющие.