Не смогла Маечка и сама идти. Ее посадили на санки, узел положили на колени. Всю дорогу до приемника она крепко обнимала его. Там было самое важное, самое дорогое, что у нее оставалось. На это у нее еще хватало силы.
Из жизни малышей
Была у нас в приемнике своя концертная бригада. Ездили ребята в госпитали, на заводы, в воинские части.
Везде их хорошо принимали, везде им с восторгом аплодировали.
И, конечно, везде кормили.
Две дошкольницы, Муся и Люся (фамилии их уже не помню) — непременные участницы всех концертов.
Малыши прелестно танцевали.
И вот как-то перед очередным концертом провожаю бригаду и шучу:
— Снять их с питания, все равно в госпитале накормят.
Малыши восприняли всерьез. Когда вернулись из госпиталя, пришли ко мне в кабинет. Вошли, стоят у двери, мнутся.
— Что вы, девочки?
— А если не будет в другой день выступления, кто же нас тогда будет кормить?
Установили хороший обычай: отмечать день рождения ребят. Новорожденный накануне заказывал себе на завтра меню, а группа готовила ему какой-нибудь вкусный подарок.
Обхожу вечером спальни. Слышу какие-то всхлипывания. Подхожу — пятилетний Миша Шурховский лежит, плачет.
— Что с тобой, Мишенька?
— Да, Татьяна Александровна не разрешает мне завтра опять быть именинником!
Старшие помогали малышам. Готовили с ними уроки, ходили на прогулки. Но особенно их помощь нужна была по утрам: одевали малышей, умывали, девочкам заплетали косы.
Перед летом врачи решили остричь всем малышам волосы. Все-таки воды и в городе в достаточном количестве не было, а тут предстояло выезжать на дачу.
И вот вваливается в кабинет делегация старших девочек. Впрочем, какие там они старшие, это у нас они старшими были, просто девчонки двенадцати-тринадцати лет. И — с места в карьер!
— Не надо стричь косички малышам!
Прямо категорически требуют.
— Это еще почему?
— Как же тогда шефскую работу выполнять?..
— ★ —
Еще недавно эта площадка представляла собой настоящую свалку: битый кирпич, стекло, ржавое железо.
Ревностно взялись за очистку площадки учащиеся 317-й мужской школы. Участвуя вчера в воскреснике, мальчики 5-го и 6-го классов расчистили площадку для крокета и прилегающую к нему большую территорию — под другие игры.
Особенно старательно работали Коля Барашков, Толя Шмарыго и другие…
(«Смена» № 96, 15 мая 1944 г.)
А. Крестинский
Дневник Харри Эзопа
Этот дневник читать трудно. Еле разбираешь стершиеся от времени карандашные записи. Да и карандаш-то жесткий — рвал бумагу, а не писал.
Вот записи постепенно слабеют, сливаются с белой бумагой… А дальше, страница за страницей, — одни голубые линейки, и к ним никогда уже не прикоснется ничье перо.
Харри Эзоп умер от истощения 25 марта 1942 года.
Он жил в центре Ленинграда, неподалеку от Литейного моста. Хороший товарищ, заботливый сын — об этом говорит его дневник. Очень любил рисовать. Сочинял стихи.
Это была семья с крепкими революционными традициями. Мать Харри когда-то была связной выдающегося эстонского революционера Виктора Кингисеппа. Дед и бабушка работали в большевистском подполье буржуазной Эстонии.
Тяжело, больно читать дневник Харри. И все-таки дочитайте его до конца. Это дневник мужественного человека. Читая его, понимаешь: город, обреченный фашистами на медленную смерть, выстоял не случайно.
…Не забуду, не забудем, не забывайте всего того, что мы пережили, переживаем.
1942 год! Наступил Новый год! Можно надеяться, что этот год будет лучше, чем прошедший год. Теперь все идет к лучшему, хлеба уже прибавили, получаем уже двести граммов в день, надеемся, что скоро еще прибавят. Трамваи, троллейбусы не ходят, нету электричества, вчера ходил на завод мамашин за карточками, пешком на Выборгскую сторону, помучился порядочно, пока добрался, получил и домой пришел. Мать тяжело больна (грипп, бронхит), лежит уже почти месяц. Тяжело, но ничего не поделаешь. Переживем! Перетерпим!
Уже темнеет. Шесть часов вечера, а я уже раздеваюсь, ложусь (раньше в одиннадцать ремнем спать загоняли).