Дети города-героя[сборник 1974]

«Дорогая мамочка! Приезжай за мной. К Вале приехала тетя Маруся и берет ее с собой. Я тоже хочу ехать с ними, но говорят, без доверенности нельзя. Поэтому ты приезжай ко мне. От Ленинграда до Вишеры 14 рублей и от Вишеры до нашей деревни 31 километр. Возьми с собой паспорт и доверенность. Зоя живет ближе к Вишере, и ты заберешь ее по дороге вместе со мной».

Я поехала в Малую Вишеру и забрала детей, и снова жизнь наша потекла своим чередом. И к затемнению, и к тревогам привыкли, как всегда ко всему привыкаешь. Бывало, сидим вечером дома, Ляля играет на виолончели, Зоя одевает кукол, свекровь хлопочет на кухне, и кажется, что на земле мир и что так будет всегда. Неожиданно голос диктора обрывается на полуслове, завывает сирена. Воздушная тревога.

Ляля вместе с ребятами пропадает на чердаке. Как только вечер, налёт — они там. Дежурят, ждут «зажигалок». И какая радость, какая гордость, если удастся потушить «хоть одну штучку».

— Ты знаешь, мамочка, это совсем не страшно! Только вдруг станет светло, как днем. Но свет противный такой. Как кварц в больнице. И смотреть больно. Но мы и не смотрим, только на секундочку, чтобы схватить бомбу за хвост.

— За хвост? Как Мурку?

— Ну, за стабилизатор и — в бочку.

— Вы хоть щипцами берете?

— А как же! Вытянешь руку и несешь к бочке.

— Обожжет тебя.

— Так ведь не обожгло же! Мы в бочку их сразу. Ка-ак зашипит! И забулькает. Будто в кастрюле. А другие ребята — песком. Вот угадай, что это? — Показала оплавленные лепешки. — Видишь, какие они легкие?

— Вижу. Как алюминий. Даже еще легче.

— Ага! Это термит.

— Из бомб?

— Да, мы пробовали его поджигать, но он почему-то не горит.

Раньше я работала лепщиком в реставрационных мастерских, когда же началась война, пошла санитаркой в госпиталь. Работы много, не присядешь, не передохнешь, но весь день беспокойство не покидало меня: как там ребята? Конечно, дома бабушка, да она уже старая. И дети, по сути дела, находятся без присмотра. Особенно стала я волноваться после одной бомбежки, когда несколько бомб разорвалось совсем рядом. Ляля и тут не сдалась:

— Мама, ты не волнуйся, ведь наш дом самый маленький, и бомба сперва за большие зацепится.

Так мы и жили. Шел сентябрь, но об учебе никто не говорил. По дороге в госпиталь я успевала прочесть «Боевые листки». Их расклеивали прямо на стенах домов. Суровой тревогой веяло от этих воззваний. «Враг у ворот! Все силы на защиту Ленинграда!»

Очень быстро вдруг стало пусто в магазинах, пусто в столовых.

Поздней осенью сами собой прекратились дежурства на чердаках. Да и что было там делать? Наверно, гитлеровцы убедились, что зажигалки обезвреживаются, не дают результата, и перестали их кидать. А фугасную не поймаешь.

Но ребята, те, что поактивнее, находили себе дело. И Ляля была среди них — разносила повестки, выкупала продукты пожилым, ослабевшим людям, присматривала за детьми, которых не на кого было оставить.

Квартира наша расположена на первом этаже, во дворе. Когда рядом ударила бомба, стекла все вылетели, мы забили окна фанерой, и стало у нас совсем темно, потому что тока уже не было. И керосина тоже. Что делать?

Я нашла выход. Стерильные пакеты, которые распечатывали в госпитале, были залиты парафином. Я собирала его, приносила домой, ссыпала в блюдце, на фитилек, и получалась необычная свечка. Свет от нее был маленький, а тени большие, колеблющиеся.

— Мы теперь как пещерные жители, — улыбнулась однажды Ляля.

Весь город погрузился во тьму. Снега еще не было, и в безлунные ночи прохожие иной раз натыкались друг на друга — вот какая была полнейшая светомаскировка.

Я видела, что Ляля томится без дела. Раньше время летело — школа, музыка, двор. А теперь пусто стало в наших дворах. И дома не лучше: что было делать в холодной квартире, где тоненький язычок коптилки только чуть-чуть разбавлял тьму? Читать трудно, а ноты и подавно не разберешь. Начнет на память играть — пальцы быстро коченеют.

И надумала я устроить ребят в детский сад при госпитале. Сперва им там понравилось, но потом Ляля запросилась домой:

— Здесь все маленькие, плачут, шумят.

— Но что же вы дома одни делать будете?

— Тебя ждать. За хлебом ходить.

Конечно, в госпитале обстановка была тяжелая, но из двух зол надо было выбирать меньшее. Так вот поэтому-то и пыталась я удержать ребят своих в госпитале. Но с каждым днем Ляля тосковала сильнее, отчужденно замыкалась в себе. И я не выдержала, уступила и по сей день не могу себе этого простить.