Дети и тексты. Очерки преподавания литературы и русского языка

Вот неприятный разговор с матерью ученика выбивает меня из колеи – а и такое уже описано: «В школе она не бывает, во всем полагается на мнение сына и неизменно защищает его. И я думаю, найдется ли такой учитель, который сказал бы ребенку или подростку: “Твоя мать безграмотная, неумная женщина, не слушай ее”? Конечно, нет – такого учителя у нас нет и быть не может. Я могу чувствовать себя тысячу раз правой в споре с отцом или матерью моего ученика, но я никогда не позволю себе, даже в самой мягкой форме, представить свои разногласия с ними на суд детей. Почему же эта женщина, не задумываясь, оскорбляет людей, которые воспитывают и учат ее сына?»[220].

А вот ученики дарят подарок ко дню 8 Марта. Брать? А вот надо помочь одеждой или деньгами тому, кто в этом нуждается. Как это сделать, чтобы не было неловкости?

А вот восьмиклассник на собеседовании произносит: «Сэлинджер – единственный просвет в унылой и серой американской литературе», и моя немедленная реакция: «А какие книжки американских писателей ты читал?» – естественна, но вторична, потому что уже описан случай с Валей Лавровым: «– А Маршак переводит совсем недурно. <…> И хотя это было жестоко с моей стороны, я все-таки спросила: – А какие его переводы ты знаешь?»[221].

Разумеется, интересны в книге не только размышления взрослых о детях, но и дети сами по себе – любовно и подробно выписаны разные характеры, замечательны отдельные детские реплики, чего стоит хотя бы эта: «Сначала я дал ему сдачи!» (В изображении детей очень ощущается документальная, реальная основа; писательница вела дневники и когда работала учительницей, и когда были маленькими ее дочери.)

Но, если продолжать сопоставление того, что я прочитала в этой первой книге Ф.А. Вигдоровой, с тем, что пришлось пережить мне как учительнице, надо сказать не только о совпадениях, но и о том, что реальная жизнь, и школьная, и вокруг, оказалась гораздо жестче. Я увидела много разного, в том числе родителей, пьющих беспробудно, детей, так и не прочитавших ни одной книги и не способных, видимо в силу каких‑то отклонений в развитии, слушать и вообще на чем-либо сосредотачиваться; учителей, насмехающихся над потерявшим сознание коллегой: «Мужик называется…»; равнодушных чиновников от образования. Я узнала, что не каждая педагогическая история может закончиться победой, как ни старайся, потому что от тебя зависит далеко не все. Это не привело к отчаянию и не отвратило от попыток вмешиваться в жизнь, но отрезвило.

Сложнее и, по большому счету, жестче и холоднее стал и мир более поздних книг Ф.А. Вигдоровой, герои которых сталкиваются и с изменой, и с жестокостью и бездушием людей, и с идеологическим прессом государства, и с необходимостью нравственного выбора в условиях раскрученной машины репрессий. А в последнем ее произведении «Судилище» (1964) – записи судебного процесса над поэтом Иосифом Бродским – поэт и несколько человек, его защищающих, оказываются в безусловном меньшинстве: есть судья Савельева, есть толпа, агрессивная и невежественная. Реплики всех участников процесса дают о говорящих исчерпывающее представление:

Судья: Значит, вы писали свои так называемые стихи? А что полезного в том, что вы часто меняли место работы?

Бродский: Я начал работать с 15 лет. Мне все было интересно. Я менял работу потому, что хотел как можно больше знать о жизни и людях.

Судья: А что вы сделали полезного для родины?

(Только ли мне кажется, что судья Савельева говорит, как очень плохая учительница?)