Дети и тексты. Очерки преподавания литературы и русского языка

Прошло более 10 лет с тех пор, как я закончила гуманитарный класс 57‑й школы. Теперь уже, пожалуй, трудно вспомнить, чего я ожидала, придя в новую школу, к новым учителям. Кажется, вопрос о том, чем гуманитарное образование отличается от негуманитарного, волновал меня в последнюю очередь.

То, что я поступил в гуманитарный спецкласс, вряд ли было осмысленным поступком с моей стороны или со стороны моих родителей. Я не стремился получать гуманитарное образование: история интересовала меня не более, чем математика и география, а литература и языки давались мне с большим трудом.

Думаю, что не только я, но и многие мои одноклассники весьма примерно понимали, что такое гуманитарное образование, когда шли в гуманитарный класс 57‑й школы. Понятно было, что это значит меньше математики с физикой и больше литературы с историей. Это вообще довольно расхожее представление…

Отсутствие у детей четких представлений о том, что их ждет в случае поступления, нас не пугает. Им должно быть ясно одно: вопрос, надо ли учиться (читать, писать, думать), не обсуждается. За тем пришел. Не хочешь – уходи. Нам надо решить другое: сможет ли, даже если хочет.

Трудно сказать, что такое «гуманитарная» одаренность. Мы стараемся отобрать детей, которые, как нам кажется, смогут учиться тому, чему мы их хотим научить, и прежде всего пониманию текстов – научных и художественных. Предпочтение отдается тем, кто больше читал, интереснее и свободнее говорит и пишет о прочитанном, с интересом слушает, когда говорят другие, задает толковые вопросы. Разумеется, «натасканность», умение говорить гладкие фразы о литературе скорее отвращает, чем дает преимущество. Низкая орфографическая и пунктуационная грамотность не является непреодолимым препятствием при наборе – ученик сможет на дополнительных занятиях наверстать упущенное. Низкая речевая культура настораживает больше, но и ее при большом желании со стороны ученика можно поправить. Проверяем мы и уровень знаний по другим, непрофилирующим предметам – нужно, чтобы у школьника-гуманитария была достаточная база, дабы, не отставая по математике или химии, львиную долю времени отдавать специальным занятиям. И хотя среди выпускников-гуманитариев есть такие, кто выдержал экзамены на мехмат, биологический и психологический факультеты МГУ, в физтех, в Высшую школу экономики, все же поступление в гуманитарный класс ведет если не к отсечению, то, во всяком случае, к ограничению иных, негуманитарных возможностей.

Понятно, что словесникам гораздо меньше, чем математикам, удается формализовать показатели. Интуиция и опыт подводят нас не так уж часто, но обычно к выпуску гуманитарный класс приходит не в полном составе: кто‑то оказался недостаточно работоспособным, чтобы выдержать довольно большую нагрузку – помимо уроков каждый день помногу читать и почти каждый день писать – создавать свои, условно говоря, исследовательские тексты; кто‑то утратил интерес за годы учения или так и не смог его приобрести. И последнее, что следует сказать о наборе: учителя сами набирают себе учеников, с которыми хотят или, во всяком случае, согласны работать; некоторая субъективность здесь неизбежна.

А дальше начинается самое трудное: внушить, убедить, заразить – сделать так, чтобы ученики ощущали, что занимаются очень важным и необходимым делом – учатся понимать, что думали, чувствовали, считали прекрасным или безобразным разные люди, жившие в разные времена и писавшие на разных языках. Чтобы ученики осознали, что гуманитарные занятия – не поле для самовыражения, а прежде всего самоограничение с целью понять другого, что надо четко различать конкретное знание, допустимую интерпретацию и произвол и искажение.

С таким отношением к делу связана серьезная психологическая проблема. Вот как ее выразил один из выпускников: