Дети и тексты. Очерки преподавания литературы и русского языка

В стихотворении перемежаются картины жизни города за окном и строки о тяжелом душевном состоянии героя. В начале второй строфы прямо сказано о страданиях, а дальше – слова бесстрастные, обиходные, бытовые: окошко, лужи, капли дождя, шаги прохожих. Первая и последняя строфы воспринимаются не так отчетливо. Непросто понять, почему ночь догорала; может, это непогашенные городские огни, «как заломленные руки, чуть брезжили в луче дневном»? А может, здесь «чуть брезжат руки» неназванной ее – женщины? Не берусь утверждать что-нибудь одно, кажется, все и написано так, чтобы оставались разные возможности восприятия. Неизвестно, какой именно «праздный вопрос» «тяготил» героя. Неясно, что метафора, а что прямое высказывание в двух последних строках, то есть слезы героя (или той самой неназванной героини) подобны ливню, что вероятнее (ливень слез), или городской весенний ливень хлынул, как слезы. Только ли «часы томительного бденья»[37], как об этом сказано в «Воспоминании» А.С. Пушкина, где герой «горько жалуется и горько слезы льет»[38] над своей жизнью, изображены в стихотворении Блока? Или это состояние усугубляется присутствием женщины? В любом случае есть над чем размышлять. Но ясно, что к теме поэта и поэзии это стихотворение не имеет ни малейшего отношения, поскольку не содержит ни единого соответствующего сигнала: ни слов, отсылающих к поэтическому творчеству, как в стихотворении М. Цветаевой, ни названия, которое подсказывало бы спрятанную тему, как в «Поэзии» Ф. Тютчева.

Многие читатели подозревают, что в стихах, как говорил Гоголь по другому поводу, «все не то, чем кажется»[39]: всегда гром не гром, слезы не слезы, море не море. А в действительности не всегда и даже не так уж часто. Опасаясь поверить, что в поэзии возможно прямое слово, такие читатели загоняют себя в угол. В стихах, действительно, редко пейзаж только пейзаж, а женский голос только голос; обычно за всем стоит сложное переживание героя; в любом настоящем стихотворении заключена картина мира, как его понимает и видит поэт. Но все это прочитывается не вместо написанных слов, а вместе с этими словами и прямыми смыслами.

Убедимся в этом, напоследок прочитав еще одно стихотворение – не тоскливое, а счастливое – и понаблюдав за своим восприятием. Если в глаза бросятся прежде всего «явленная тайна, неслыханная вера, миры расцветшие», то вы подумаете, что это стихотворение мистическое, и станете искать скрытые смыслы. А лучше вы сначала отнеситесь с доверием к словам, поверьте, что речь и в самом деле идет о жуках (некоторые говорят, что это светляки, – не знаю), о шумящих деревьях в лунном свете и тени от тополя, а потом спросите, о чем еще оказалось стихотворение Б. Пастернака «Как бронзовой золой жаровень…».

Как читать понятные стихи (грамматика и поэтика)

Выдающийся лингвист Роман Якобсон первым заговорил о тесной связи поэтики и лингвистики. Его фундаментальный труд начинается так: «На склоне тридцатых годов редакторская работа над сочинениями Пушкина в чешском переводе наглядно показала мне, как стихи, думалось бы, тесно приближающиеся к тексту русского подлинника, к его образам и звуковому ладу, зачастую производят сокрушающее впечатление глубокого разрыва с оригиналом в силу неумения или же невозможности воспроизвести грамматический строй переводимого стихотворения. Становилось все ясней: в поэзии Пушкина путеводная значимость морфологической и синтаксической ткани сплетается и соперничает с художественной ролью словесных тропов, нередко овладевая стихами и превращаясь в главного, даже единственного носителя их сокровенной символики». Якобсон дал блестящий анализ отдельных пушкинских стихотворений, среди которых «Стихи, сочиненные ночью во время бессонницы», «Что в имени тебе моем?», «Я вас любил…»

Мы покажем, как внимание к грамматическому строю стихотворения помогает пониманию, на примере нескольких произведений А. Фета.

Когда-то Михаил Леонович Гаспаров начал свою лекцию словами: «Стихотворения бывают короткие и длинные…» – и дальше рассказал, что короткие и длинные стихотворения читаются по-разному. А в другой раз он начал так: «Стихотворения бывают понятные и непонятные», – и объяснил, что делать, когда совсем непонятно, и что – когда, кажется, все так просто, что и размышлять не над чем. (Если совсем коротко, то так: в непонятных стихотворениях находим все, что понятно, и высказываем предположения о том, что может значить остальное, которые не противоречили бы тому, что понятно, – это интерпретация; в понятные стихотворения пристально вглядываемся, чтобы разобраться, что в них есть, кроме очевидного; при этом знаем, что важен не только прямой и переносный смысл слов, но и многое другое, – и это уже анализ.)

Однажды мы уже обсуждали возможные читательские действия при встрече со стихотворением, вызывающим недоумение: «Это про что?» Поговорим теперь о стихах, такого вопроса не вызывающих.

Возьмем для начала безусловно короткое и понятное.