Дети и тексты. Очерки преподавания литературы и русского языка

Конечно, прекрасно было бы, если бы ученики могли прочитать эту статью (ее легко найти в Интернете). Они бы познакомились с образцовым текстом, в котором глубина сочетается с внятной простотой языка, увидели, что такое уважение к труду предшественника, развитие чужой мысли, твердое и корректное возражение. Но, сознаемся, только отдельные ученики со сформировавшимися филологическими интересами способны прочитать и понять серьезный литературоведческий труд, даже если он невелик по размеру. Значит, нам нужно, обогатив свое собственное понимание, построить урок так, чтобы ученикам стали доступны новые важные смыслы, а если получится, то стал осознанным и сам подход к стихотворению: о чем задумываться? какие вопросы себе задавать?

Прежде всего, наверное, стоит обратить внимание на несколько необычный синтаксис стихотворения. Можно спросить, на какие части оно распадается или из скольких предложений состоит, и тогда школьники не без удивления замечают, что предложение всего одно. Оно занимает четыре четверостишия, в трех – однородные придаточные предложения, которые произносятся с восходящей интонацией и своим нагнетанием усиливают ожидание связующего конца фразы, а в четвертом – главное предложение, тот самый ожидаемый финал; интонация здесь нисходящая. Все вместе это и есть период, точнее, его самая яркая и типичная разновидность. Эта конструкция свойственна ораторской речи; в такой упорядоченной, рассчитанной сложности есть энергия возрастающего напряжения – но и уверенность в том, что все неизбежно разъяснится и это разъяснение будет столь важно и значительно, что недавнее напряжение не покажется напрасным, а предстанет вполне оправданным и необходимым.

Обычно интонационное восхождение в периоде сопровождается смысловым и//или эмоциональным нарастанием – градацией. Вспомним речь Евгения Онегина в четвертой главе пушкинского романа: «Когда бы жизнь домашним кругом // Я ограничить захотел; // Когда б мне быть отцом, супругом // Приятный жребий повелел; // Когда б семейственной картиной // Пленился я хоть миг единой, – // То верно б, кроме вас одной, // Невесты не искал иной»[65]. Градация есть: захотел – повелел приятный жребий – семейственной картиной пленился. Или начало его же «Демона»: «В те дни, когда мне были новы // Все впечатленья бытия – // И взоры дев, и шум дубровы, // И ночью пенье соловья, – // Когда возвышенные чувства, // Свобода, слава и любовь // И вдохновенные искусства // Так сильно волновали кровь…»[66]: были новы впечатленья бытия – возвышенные чувства и вдохновенные искусства… сильно волновали кровь. Есть ли такое движение в трех первых строфах лермонтовского стихотворения? Как мы помним, Эйхенбаум его не видел («Желтеющая нива, свежий лес, малиновая слива, серебристый ландыш, студеный ключ – все это располагается как бы на одной плоскости и не связано внутренней необходимостью с временным построением периода. Если бы не синтаксическая форма – мы могли бы принять все построение за перечисление, а не восходящий период»), Гаспаров ему возразил. Что увидят наши ученики?

Прямо расскажем о научной полемике либо спросим, что меняется от строфы к строфе или – еще проще – можно ли поменять первые три строфы местами без потери смысла (вопрос такого типа вообще часто оказывается очень продуктивным при чтении разных стихотворений). Чтобы в этом разобраться, поставим ряд частных задач и предложим каждому ученику выбрать одну из них для наблюдений, размышлений и выводов.

1. Предметный мир и абстрактные слова (нужно выписать из трех строф все существительные и осмыслить изменения в их значении от строфы к строфе).

2. Действия в стихотворении (наблюдения над глаголами).

3. Свойства предметов (прилагательные).

4. Пространство.

5. Время.

После нескольких минут молчаливой работы на уроке каждый желающий может рассказать, что ему удалось выяснить, учитель уточнит наблюдения, и может получиться примерно такая картина.

В первой строфе много конкретных существительных, которые называют явления и предметы мира природы, во второй количество предметов резко сокращается: главный объект изображения здесь один – ландыш под кустом, обрызганный росой; что такое «голова» ландыша, не сможет, вероятно, с уверенностью сказать никто: на одном стебле ландыша на разной высоте помещается несколько цветков; похоже, здесь по сравнению с первой строфой усиливается субъективность изображения. В центре третьей строфы опять один объект – «ключ» в овраге; другие существительные называют либо состояние лирического героя – «мысль, сон», либо уж совсем фантастическое или приснившееся – «сагу» (старинный рассказ на чужеземный лад) и то, о чем рассказывает эта сага – какой‑то далекий край. Так что, если пристальнее рассмотреть только слова одной части речи, можно предположить движение от первой строфы к третьей в сторону все большей субъективности. Проверим, подтвердят ли это предположение другие наблюдения.