Дети иллюзий

– Супрематизм, – поправляет меня Настя. – А всё на самом деле просто. Кучка непонятно откуда взявшихся энергичных молодых людей от нечего делать или же от неспособности добиться чего-либо известными способами, сооружает из того, что оказывается под рукой, некую хрень, и объявляет эту хрень искусством. Какое-то время этих людей игнорируют, высмеивают и даже преследуют, но потом, обычно после безвременной кончины одного из них, возносят до небес. Искусствоведы придумывают для этой хрени заумные названия, и теперь любая куча дерьма, к которой изволил прикасаться ушедший и его соратники, на законных основаниях становится произведением искусства, а тот, кто не понимает, почему – совок и ретроград… Ничего не напоминает? Это же религия! Идолопоклонничество! Чёртов культ! – Настя почему-то морщится. – Весь вопрос только, как долго он будет привлекать свежих адептов. На мой взгляд, не очень. В этом смысле современное искусство правильнее было бы называть сиюминутным.

Мне хочется возразить собеседнице в том смысле, что те, кого она назвала энергичными молодыми людьми, хотели, ни много ни мало, запечатлеть на холсте собственные обострённые алкоголем и женщинами чувства, но не делаю этого. Опыт научил меня не спорить с девушками, а соглашаться с ними, если, конечно, хочешь чего-то от них добиться.

– Да, ты права, – вздыхаю я, – в наше время, что модно, то и искусство, а мода меняется стремительно. Только успевай гардероб обновлять.

– А вот я не хочу обновлять свой художественный гардероб! – топает ножкой Настя, чем меня немного пугает. – Мне вот, например, более всех ныне востребованных художников милее так называемые гиганты соцреализма – Корин, Пименов, Дейнека, Пластов, Бродский. Даже Налбандян – и тот мне гораздо ближе, и я не боюсь в этом признаваться.

– Это кто портреты Сталина, что ли, писал?

Настя кивает.

– Ты смелая женщина…

– Скорее, с ног до головы облитая помоями. Знал бы ты, сколько лохматых снобов подозрительной сексуальной ориентации глумились над моими взглядами на изобразительное искусство!

Я принимаю героическую позу:

– Только прикажите, мадемуазель, и я их всех до одного насажу на свою шпагу, как жуков!

– Боюсь, им это только понравится! – хохочет Настя. – С другой стороны, по данному вопросу просто не может быть какого-то объективного мнения. На вкус и на цвет, сам понимаешь…

– Далеко не все так думают, многие слишком уверены в своей правоте. Их ещё называют критиками.

Настя кивает:

– О да! У меня есть одна такая знакомая, которая всё и всегда знает, кроме точного времени, поскольку у неё нет часов.

– Так подарите ей.

– Пробовали, не берёт…

Настя пожимает плечами и отводит взгляд в сторону. Я понимаю, что надвигается момент прощания, и этим бестолковым разговором мы просто пытаемся его хоть немного оттянуть, но долго так продолжаться не может.

– Ну, что ж… – приближаю я неизбежное.

– Кстати, о Сталине, – перебивает меня Настя, – вот тут я и живу.

Рукой в мохнатой варежке она обводит заснеженный двор, окружённый темным каре высокого дома, явно построенного при генералиссимусе.

– Понятно, откуда такая любовь к соцреализму, – пытаюсь шутить я.

Настя на шутку не реагирует, вместо этого выдаёт то, чего я ожидаю меньше всего:

– У нас сегодня гости, не хочешь зайти? Я тебя приглашаю.

Сказать, что её приглашение меня ошарашивает, значит вообще промолчать. Смотрю ей в глаза и понимаю, что она не шутит.

– У тебя что, сегодня день рождения?

– Ага, – смешно хлопает глазами Настя, – двадцать четыре земных года.

– Поздравляю, но меня нет подарка… – бурчу я.

– Потом подаришь, пойдём.

Ухватившись за локоть, она тащит меня по кривенькой тропинке меж просевшими сугробами к угловому подъезду, рядом с которым я замечаю две пары светящихся глаз.

«Весна, – думаю я, – так почему бы и нет…»

За огромным столом, на который, как мне сообщила хозяйка – Настина бабушка – облокачивал локти сам маршал Малиновский, я чувствую себя неуютно. Дело не в том, что я неподобающе одет, и не в отсутствии у меня подарка, а в большом количестве незнакомых людей вокруг, которые делают вид, будто им до меня нет никакого дела, а на самом деле пристально за мной наблюдают.

Публика, кстати сказать, на день рождения фанатки Налбандяна собралась соответствующая. Нет, в мундире припёрся только один – капитан первого ранга, подводник с колодкой до пояса, – но остальные и в штатском выглядят не лучше. Того и гляди начнут строем ходить, или скакать вокруг стола на стульях, как немцы в «Большой прогулке».

Видимо, чувствуя моё настроение, Настя успокоительно пихает меня в бок.

– Расслабься, представь, что мы в кафе, – говорит она тихо.

– В «Ротонде»? – уточняю я.

– Пускай, в «Ротонде». У нас же был разговор о живописи…

«Хороша «Ротонда», один Малиновский чего стоит», – думаю я, но говорю другое:

– А кто у нас будет Пикассо?

Настя улыбается:

– Боюсь, с Пикассо, Модильяни и прочими здесь напряжёнка.

– Я заметил.

– Предлагаю выпить за именинницу! – слышится справа красивый, что называется, бархатный, голос. – Прошу всех наполнить.