Дети иллюзий

Вопрос ставит меня в тупик. Рассказать ей правду? Про ларёк, пирожки и платёжку? Или соврать… вопросительно смотрю на именинницу, но та уже, похоже, все придумала.

– Я покажу Валере свою комнату, – говорит она, поднимаясь, – мы ненадолго.

Встаю и пробираюсь вслед за Настей к выходу, чувствуя спиной взгляды гостей.

Настина комната огромна. Кажется, она больше, чем вся моя квартира, включая балкон и общую прихожую. Я серьёзно. Настолько огромна, что в ней спокойно помещаются: книжный шкаф, пианино, диван, двухтумбовый письменный стол, платяной шкаф, антикварная этажерка, и ещё остаётся достаточно пространства по центру для ковра. Но самое интересное находится у окна: мольберт, такой, как его принято представлять – деревянный, массивный, и слегка заляпанный краской. На мольберте – натянутый на раму холст, с которого на меня смотрит девушка с короткой стрижкой и озорными глазами. Рядом, в изящном старинном кресле, положив ногу на ногу, сидит оригинал: правая рука ласкает подлокотник, левая поигрывает длинной ниткой жемчужных бус, которые очень идут к чёрному бархатному платью с прямоугольным вырезом, достаточно короткому для того, чтобы мне были видны коленки и часть бедра.

Я открываю рот, чтобы спросить, кто автор, но Настя не даёт мне этого сделать.

– Ну, Цицерон, ты рассказал о себе всё, кроме своего знака Зодиака и размера противогаза.

– Размер противогаза – три, – бодро отвечаю я, – а по гороскопу я – ёж.

Настя издаёт сдержанный смешок.

– Значит ты у нас волжанин из купцов-староверов, – то ли спрашивает, то ли утверждает она.

– Есть немного. А что в этом такого?

– Разумеется, ничего. А по отцовской линии у тебя крестьяне-тверичи.

– Ты же всё слышала, зачем спрашиваешь?

– Жаль, дворян нигде не завалялось. Сейчас это модно.

Её тон меня задевает.

– Тебе что-то не понравилось? – довольно резко спрашиваю я. – Я что-то не так сказал?

– Успокойся, – смеётся Настя, – всё в порядке. Главное, бабушка в восторге. Её основной претензией к моим молодым людям всегда было то, что те не могли связать и двух слов.

– Встречалась с футболистами?

Короткий смешок и непонятный пас свободной рукой говорит о том, что моё предложение недалеко от истины. А может, и нет.

Выдерживаю паузу:

– Можешь внятно объяснить, зачем ты это сделала?

– А, сама не знаю. – Настя качает туфлей, которая вот-вот свалится с ноги. – Просто захотелось чего-то эдакого выкинуть в день рождения.

– И выкинула.

Настя удовлетворённо кивает, роняя на лоб тёмную чёлку.

– Знаешь, я очень рад, что понравился твоей бабушке, что оправдал надежды подводника, что выпил с Тёмсиком, а теперь мне пора, – говорю я, вставая с дивана, на краешке которого сидел.

– Не горячись, – останавливает она меня, – пожалуйста, останься.

Нехотя приземляюсь обратно.

– Есть и ещё одна причина…

– Какая, интересно? Поспорила с анестезиологиней на банку эфира, что сможешь притащить на день рожденья первого встречного?

– Просто ты мне понравился, – продолжает Настя, опустив глаза, – ещё когда пирожки покупал…

Не зная, как поступить, встаю с дивана и подхожу к ней. Настя сидит, потупив взор. С бусами она больше не играет, её руки теперь сложены под грудью. Подойдя ближе, различаю в вырезе её платья соблазнительную ложбинку. Настя поднимает на меня глаза, и я вижу в каждом из них по тёмно-карему чертёнку.

– …но это не значит, что я прямо сейчас готова отдаться тебе на этом диване!

– Тогда я лучше пойду, накачу с Тёмсиком!

– Сидеть! – указывает мне Настя на стоящий рядом стул.

Снова сажусь. У моей визави в руках появляется что-то блестящее.

– Сначала конфета, потом поцелуй, – говорит она шёпотом. – Открой рот, закрой глаза.

Ожидая подвоха, слегка размыкаю челюсти и опускаю веки, но через мгновение ощущаю во рту вкус карамели. После сытного обеда и выпивки сладкое нарушает мой кислотно-щелочной баланс, но карамелька вкусная – прямо как я люблю.

– Что за конфета?

– Ты жуй, глотай, – вместо ответа слышу я Настин голос, которая, судя по звуку, никуда не сбежала и сидит там, где сидела.

Пытаюсь тихонько приоткрыть глаза, чтобы понаблюдать за ней, но моя попытка мгновенно пресекается.

– Эй, с конфетой во рту, не подсматривать!

– И в мыслях не было, Анастасия… извини, запамятовал, как тебя по батюшке?

– Фёдоровна.

– Очень приятно, я меня – Валерий Михайлович. Так вот, у меня и в мыслях не было за тобой подсматривать. Во всём виноват страх темноты – первейший из человеческих. Можешь мне не верить, но в детстве я настолько сильно её боялся, что не мог спать один, и часто наведывался к родителям в постель. Даже теперь, когда мне стукнуло двадцать четыре, я так же неуютно чувствую себя один во мраке ночи, и мне часто бывает невыносимо…

– Доел? – перебивает меня Настя.

– Почти…

– Тогда, иди сюда. Только глаза не открывай, и давай-ка без рук.