Дети Ивана Соколова

Как досадно было, что он завладел банкой!

Шла величайшая в истории человечества битва, а я только помню, что мне тогда очень хотелось есть... Кружилась голова, и я часто глотал слюну.

Как-то вдруг разом все смолкло.

Мы так отвыкли от тишины, что стало жутко.

Дня два было тихо. И все даже вздохнули, когда снова из-за Волги ударила наша дальнобойная артиллерия.

Глава пятнадцатая

ПЯТИКОНЕЧНАЯ ЗВЕЗДА

...А есть с каждым днем хотелось сильнее.

Я где-то слыхал, что медведи в таких случаях сосут лапу. И я засунул пальцы в рот и представил, как поднимается пар над миской горячих щей.

Растаявший снег не утолял жажду.

Нас спасали зерна, их Ульяна парила и раздавала нам по три — четыре ложечки в день.

К счастью, она подобрала сброшенный с немецкого самолета мешок с сухарями. Тетя Ульяна припрятала его и выдавала по сухарю.

Жуешь его как можно дольше, чтобы лучше насытиться. Но и сухари подходили к концу.

С каждым днем, с каждым часом все слышней и слышней становился треск автоматов.

— Наша берет! — говорил пожелтевший дядя Агафон, уже давно не встававший с железной койки.

Он кусал губы от острой боли и часто просил пить.

Дальнобойная артиллерия била с левого берега Волги.

На мерзлой земле рвались наши авиабомбы.

Весь воздух был пробуравлен советскими снарядами; от разрывов кипела земля.

Дядя Агафон на локтях приподнимался с койки. Я стал его постоянным собеседником.

— Слышишь, какая самодеятельность? — говорил он. — Наши идут!

И все слушал далекие выстрелы. Это было для него единственным лекарством.

В полуподвале было тепло. Гитлеровцев набиралось в него так много, что нельзя было шагнуть и нечем было дышать. Они дрались и ссорились из-за места, расталкивали друг друга.

В один из таких дней в подвал ввалилась большая группа фашистов. Они шагали по телам, валявшимся на полу.

Не обращая внимания на стоны дяди Агафона, они уселись на его койку. Тетя Ульяна умоляла их отойти.

— Видите, больной помирает!

Но они ничего не хотели видеть.

Собрав последние силы, дядя Агафон приподнялся, должно быть, хотел столкнуть их с кровати. А они только и старались, как бы усесться поудобней.

Как только тетя Ульяна не ругала захватчиков!

— Пулю бы тебе, гад, в черепину! — говорила она, потянув одного из гитлеровцев за рукав шинели.

Они схватили дядю Агафона и потащили к выходу.

— Германский солдат капут! Иван тоже капут! — крикнул кто-то из них.

Я испугался, как бы тетя Ульяна не выронила из рук ребенка. Она стояла пораженная, притихшая, будто все слова застряли у нее в горле.

В это время один из гитлеровцев начал стаскивать с меня стеганку. Я еле держался на ногах. Он стянул стеганку, примерил ее и, так как она была ему мала, накинул на плечи, как платок. Он схватил меня за волосы, потянул, приподнял и вышвырнул за дверь, наподдав ногой. Падая, я слыхал, как он выругал меня:

— Маленький вшивый свинья!

Тетю Ульяну тоже вытолкнул из подвала. Она бегала по морозу, вся дрожала, прижимая к себе плачущего ребенка.

— Уля, теплой воды! — услыхал я глухой голос дяди Агафона.

Было очень холодно.

Кружилась голова, меня трясло. Как хорошо бы укрыться хоть в самой маленькой норке.

Я растирал грязным снегом то нос, то щеки; пальцы еле шевелились. А потом показалось, что руки и ноги не мои, будто стою на каких-то подставках и вот-вот свалюсь.

Вдруг стало так хорошо, приятно и сладко.

Сильная, загорелая Шура шла ко мне навстречу. Не в черном старушечьем балахоне, а в голубой майке с белым воротничком...

«Держись, Гена, держись!» — кричала она мне издалека.

А потом я услыхал русские слова — с кем-то разговаривала тетя Ульяна и плакала.

Наши артиллеристы все ближе и ближе выкатывали пушки. Уже выстрелы совпадали с разрывами.

Еле держась на ногах, я сделал несколько шагов вперед.

Люди в белых халатах разговаривали с тетей Ульяной.

И тогда я прежде всего вспомнил отца. Ведь среди них мог быть и мой папа.

Сквозь дым я увидел на шапке человека в полушубке алую пятиконечную звезду...

Люди в белых халатах разговаривали с тетей Ульяной.

Глава шестнадцатая

ПОСЛЕ БИТВЫ

Не знаю, что произошло со мной и как оказался я под накатом блиндажа.

Вначале показалось, будто плыву куда-то и волны сами несут меня, как бумажный кораблик. Хотел шевельнуть рукой и не смог. Лежал с открытыми глазами, пытаясь сообразить, где я и что со мной происходит.

Так ничего и не сообразил, — снова поплыл.

Мне хотелось пить. Я закричал что есть силы. Но своего голоса не услышал.

Потом почудилось, что мы с ребятами на цветущем лугу в горелки играем. Гори, гори ясно, чтобы не погасло!

Сзади отец стоит. Сейчас наклонится и поднесет мне к губам кружку с водой.

Но отца не было, а пить хотелось все сильней.

Я обрадовался, когда услышал какие-то звуки, будто издалека. Пальба не пальба, канонада не канонада, а самый обыкновенный храп.

И тут над самым моим ухом прогремел голос:

— Очнулся паренек!

Кто-то поднес мне воды.