Дети Ивана Соколова

Я снял гитару и, воображая себя Орловым, забренчал по струнам. Павлик, размахивая ножками, первый выразил свое одобрение. Я старался вовсю, играя на трех струнах, как на балалайке. А когда перестал Играть и обвел глазами свою «публику», взяла гитару Юлька. Она задумалась и начала перебирать пальцами, заботясь, по-видимому, больше всего, как бы не Уронить гитару. А потом к ней подполз и Павлик. Он схватил струну и, потянув ее, покраснел. Гитара задребезжала, а Павлик воинственно забарабанил по ней ногами. Он еще раз поднатужился и сорвал струну, а потом вцепился Юльке в волосы и начал их тянуть, также стараясь изо всех сил.

Наконец щелкнул замок, и Фекла Егоровна и Александра Павловна появились в дверях. Вскоре и Вовка пришел — принес доски. Оказывается, все они сегодня были на площади Павших Борцов на митинге в честь победы над фашистами.

— Давно мы так много людей не видели. Стоят наши защитники, и мы рядом с ними. Только мало нас, жителей, осталось. А площадь большая. Сколько, бывало, на ней народу собиралось! Видимо-невидимо... — говорила Фекла Егоровна. — Заиграл духовой оркестр... Мучались — не плакали, а здесь удержу нет! Ну, думаю, держись, Фекла! Теперь придется еще меньше спать, работы хватит!

Вовка не только рассказал, но и показал, как проходили бойцы по площади церемониальным маршем. Вовка хвастался, что ему посчастливилось козырнуть самому гвардии генералу, который заметил его и ответил на приветствие.

— Я к этому генералу пойду служить, — выпалил Вовка.

Завидно мне стало, что все это они видели.

Как жалел я, что не пришлось и мне кричать «ура» там, на площади. И только тут мелькнуло: «Искал Олю, а теперь вдруг рукой махнул». И сразу завертелось: «Может, и отец мой шагал по площади».

Голова закружилась, когда я представил нашу встречу. И я решил: нечего мне здесь больше торчать с малышами, надо отца разыскивать.

Вовка побежал на Мамаев курган за водой к роднику. Фекла Егоровна принялась растапливать печурку. Александра Павловна с саперной лопаткой в руке пошла выкапывать какие-то вещи из ямы.

Вечером над Сталинградом поднялись красные, зеленые, оранжевые, ослепительно белые ракеты.

На этот раз они не указывали, куда вести огонь.

Они сияли над небывалым полем битвы, над городом, который стал героем!

Рано утром, когда все спали и чуть светил фитилек лампы, сделанной из сплющенной в верхней части снарядной гильзы, я перешагнул через спящих, тихонько приоткрыл дверь и выскользнул из домика.

Завыл ветер, а я шел не оглядываясь, куда глаза глядят.

За мной никто не бежал, не догонял меня, а я спешил скорей уйти от домика, где спали сейчас такие добрые ко мне люди.

«Чего же я ушел?» —думал я, поеживаясь от колючего ветра. Я сбился с тропинки, потом упал в какую-то яму, расшиб себе нос, а когда вылез, все так же шел неизвестно куда, подгоняемый ветром.

Глава семнадцатая

ТОСКА ГОНИТ

Я шел в ту сторону, где мы жили, туда, где все разрушила проклятая бомба.

Мне казалось, что немцы снова кричат мне во все горло: «Цурюк!», «Вэг!», что они меня сейчас схватят. Я споткнулся. Далеко отлетела шапка. Но уже развиднелось, я увидел ее на снегу, снова нахлобучил и пошел.

Так пусто кругом! Встревоженная моим появлением, из черного пустого окна прыгнула кошка.

В этих домах жили наши родные, наши знакомые.

Я наткнулся на труп девушки в военном. Рядом лежала на снегу санитарная сумка.

С каждым шагом становилось все светлей. Кругом ни одного живого человека.

И вот я у того места, где стоял наш дом. Здесь на земле лежала тогда мамина белая косынка с ярко-красным пятном.

Даже пепла и уголька не осталось, все унес ветер и смыли дожди.

Там, где мы жили, ничего нет. Только чугунок без дна да остроконечная обгорелая труба.

Тех, кто убил мою маму, настигла расплата.

И меня они хотели убить, а теперь застыли здесь, раскинув руки.

Я старался больше не смотреть на них, а потом и вовсе перестал замечать.

Я побрел туда, где похоронили маму. Но не обнаружил следов могилы. Снаряды и здесь все перепахали.

Прямо передо мной лежала туша огромной лошади с куцым хвостом. Рядом — разбитые немецкие танки, размалеванные желтым, под цвет песка.

Из люка одного танка торчала рука убитого. Только потом узнал я, что эти танки были переброшены в Сталинград из далекой Африки.

Я побрел туда, где похоронили маму.

Меня потянуло к «Красному Октябрю». Может быть, хоть там что-нибудь узнаю об отце.

По временам все вздрагивало, будто снова возникал бой.

Боец с миноискателем в руке шел мне наперерез.

— Куда тебя несет? — окликнул он меня. Я остановился. Боец подошел ближе.

— Ты что, малыш, хочешь на тот свет прямо без пересадки?

Я недоуменно посмотрел на него.

— По минному полю шагаешь. Жми назад по своим же следам.

Несколько раз на моем пути вставали минеры. Они прокладывали узкую тропинку к заводу. То там, то здесь виднелись вытянутые ими из снега мины, похожие то на плоские коробки, то на консервные банки. Многие тогда на них подрывались.