Дети капитана Гранта

По равнине местами струились извилистые ручейки. Они рождались на склонах. Буфало-Рэнгс, видневшихся на горизонте. Берега их поросли кустами.

Путешественники решили непременно добраться к вечеру до подножья этого горного хребта. Айртон беспрерывно подгонял быков, и в этот день отряд совершил переход в тридцать пять миль. К месту ночлега все прибыли уставшими. Палатку разбили под большим деревом, и, наспех поужинав, — после такого трудного перехода больше хотелось спать, чем есть, — все заснули.

Не спал лишь один Паганель, который должен был нести караул в первую смену. Вскинув карабин на плечо, учёный зашагал вокруг лагеря, иначе он тоже мог бы заснуть.

Несмотря на то, что ночь была безлунной, кругом было чти светло — так ярко светили южные созвездия. Учёный с упоением наблюдал раскрытую перед ним книгу природы, всегда исполненную интереса для тех, кто умеет её читать.

Глубокое молчание ночи нарушалось только звоном железных пут на ногах лошадей.

Паганель весь отдался своим астрономическим грёзам, забывая о земле ради неба, как вдруг какая-то мелодия, доносившаяся издалека, привлекла его внимание. Учёный очнулся. К своему величайшему удивлению, он распознал звуки рояля. Чья-то уверенная и сильная рука извлекала из клавиш звучные аккорды. Ошибки не могло быть.

— Рояль в пустыне! — сказал себе Паганель. — Этому нельзя поверить.

И это действительно было настолько неправдоподобно, что учёный считал более вероятным предположение, что это какая-то неизвестная птица так же удачно подражает звукам Эрара или Плейеля[66], как другие австралийские птицы подражают тиканью часов или хлопанью бича.

Но в эту минуту к звукам рояля присоединилось пение. Чей-то приятный голос исполнял арию из «Дон-Жуана». Учёный заслушался, не отдавая себе отчёта в том, что он машинально отбивает такт рукой.

— Чёрт побери! — вдруг вскричал он. — Как бы необычайны ни были австралийские птицы, как бы музыкальны не были попугаи, не могут же они, в самом деле, знать произведения Моцарта!

И он снова умолк, чтобы дослушать до конца мелодию, рождённую гениальным вдохновением. Трудно передать эффект этого концерта в тишине австралийской ночи.

Паганель долго стоял как зачарованный. Окончив арию, голос умолк, и снова воцарилось молчание.

Когда Вильсон пришёл сменить Паганеля, он застал ученого погружённым в глубокое раздумье. Паганель ничего не сказав матросу. Решив известить утром Гленарвана об этой странной музыке, он забрался в палатку и мгновенно уснул.

На следующее утро весь отряд был разбужен громким лаем собак. Гленарван тотчас же вскочил на ноги. Два огромный пойнтера, великолепные образчики английских породистые собак, резвились на опушке леса. Приближение путешественников заставило их отступить в лес и залаять с удвоенной силой.

— Очевидно, где-то поблизости находится скотоводческая станция, — сказал Гленарван. — Тут в пустыне живут охотники, потому что пойнтеры — охотничьи собаки.

Паганель открыл уже рот, чтобы рассказать о вчерашнем ночном концерте, как вдруг из лесу выехали два молодых человека верхом на поразительно красивых конях — чистокровных английских гунтерах.

Молодые люди в безукоризненных охотничьих костюмах остановили лошадей при виде маленького отряда. Казалось, они спрашивали себя, что нужно здесь этим вооружённым людям.

Но, заметив путешественниц, выходивших из фургона, они тотчас же спешились и, сняв шляпы, направились к молодым женщинам.

Гленарван, в свою очередь, снял шляпу и в качестве приезжего первым представился молодым людям.

Они вежливо поклонились ему, и старший сказал:

— Не согласитесь ли вы и ваши спутники, сэр, отдохнуть в нашем доме?

— С кем имею честь говорить? — спросил Гленарван.

— Майкель и Сэнди Паттерсон, владельцы Готемской станции, — в свою очередь, представились молодые люди. — Вы уже находитесь на территории станции, и до нашего дома не больше четверти мили.

— Я не хочу злоупотреблять вашей любезностью… — начал Гленарван.

— Помилуйте, вы бесконечно обяжете бедных изгнанников, если согласитесь посетить нас в этой пустыне.

Гленарван поклонился в знак благодарности.

— Не будет ли нескромностью, если я спрошу вас… — начал Паганель, обращаясь к Майкелю Паттерсону.

— Пожалуйста, — предупредительно ответил молодой человек.

— Не вы ли пели вчера дивную мелодию Моцарта?

— Да, сударь, я пел, а мой кузен Сэнди аккомпанировал мне.

— Позвольте в таком случае французу — любителю музыки — выразить своё восхищение.

И Паганель протянул молодому человеку руку, которую тот сердечно пожал. Затем Майкель Паттерсон предложил путешественникам спешиться и оставить лошадей на попечении Айртона и матросов. Все последовали его приглашению и пешком отправились в сопровождении обоих молодых людей в жилой дом Готемской станции.

Станция содержалась в образцовом порядке и напоминала скорее английский парк, чем промышленное предприятие.