Дети Хедина

Он оглянулся. Бой закончился. Почти все Грифы валялись на полу, поверженные, кроме одного, замершего в кольце направленных на него клинков братьев и не сводившего пристального взгляда с Ройне. Где-то он уже видел этот взгляд…

– И ты! – он всмотрелся в фигуру в синем плаще. «Как похожа… Даже губы при улыбке кривит так же…» — Но откуда?.. Откуда Она знает тебя? Тебя ведь знаю только я… Это сон? Я все-таки заснул, и теперь мой разум играет со мной и устраивает мне ловушки?

Фигура в плаще опустила голову, совсем скрывая свое лицо.

Гриф шагнул назад, опуская меч, и мерзко ухмыльнулся щербатым ртом. Ройне вдруг вспомнил: его собственный кулак выбил ему зубы, когда этот Гриф попытался защитить своего вожака. И именно этот воин возглавил отряд, преследовавший его от сожженного храма до той самой скалы, с которой он предпочел прыгнуть, чтобы не вступать в неравный бой. Предложи он тогда поединок, Ройне бы согласился. Но падальщики, это было всем известно, слишком трусливы для честной схватки. Напасть на одного всей стаей, забить до полусмерти и потом долго-долго убивать в своих подземельях – вот их излюбленная забава. Ройне убивали бы слишком долго, он не хотел доставлять им такого удовольствия. «Я буду пить твою черную кровь по капле!» – услышал он, уже оттолкнувшись от скалы. «Если я тебе достанусь», – успел подумать он тогда. Черные братья не достаются никому… Хотя он в тот раз все-таки достался.

Ройне, улыбнувшись, кинул взгляд на фигуру в синем плаще и снова посмотрел на скалящегося Грифа.

– Я не стану драться с мороком, – сказал он. – Я бы охотно убил тебя настоящего. И убью, если судьба нас снова сведет, пусть даже на мне уже не будет черного. Но убивать тебя два раза – сомнительное удовольствие. Тебе, может быть, понравилось бы, но не мне.

Он повернулся к фигуре в синем плаще, чтобы сказать, что и целоваться с мороком – удовольствие не для него. Но не успел.

Гриф внезапно сделал бросок вперед. Двое братьев попытались ему помешать, но отлетели в стороны от его мощных ударов. Затем он ловко увернулся еще из-под одного меча и, занеся саблю над головой, бросился на фигуру в синем плаще.

Ройне и сам не успел понять, что он делает. В один миг, страшно заорав, он сбил с ног поднимавшегося Черного брата, вырывая у него из руки меч, и опустил его на голый череп Грифа за мгновение до того, как его кривая сабля ударила по капюшону синего плаща.

Упали оба: Гриф, заливая кровью каменный пол, и синий плащ… У Ройне перехватило дыхание от ужаса, словно он забыл, что перед ним был не настоящий человек. Лишь когда, наклонившись, увидел, что синий плащ валяется на полу пустой тряпкой, вспомнил, что с ним и где он находится.

«Это все-таки сон!»

Ройне с облегчением выдохнул и хотел было вытереть выступивший на лбу пот, но обнаружил, что все еще сжимает в руке окровавленный меч. И вес меча был таким настоящим, как и тошнотворный запах крови, как и жар и потрескивание огня. Как и тяжелое дыхание его братьев. Кажется, кто-то из них был ранен?..

«Это не сон?»

Ройне оглянулся. Опрокинутый сначала Грифом, а потом и его ударом Черный брат стащил с головы шлем. От неудачного падения он разбил до крови губы, и его белые ровные зубы окрасились в красный цвет. «Говорят, у Черных братьев и кровь черная…» Он утерся рукавом и посмотрел в глаза брату.

– Тош… – Ройне не выдержал, опустил взгляд. – Ториш, прости меня, я не хотел…

Ториш не ответил, поднялся на ноги и сплюнул кровью на пол. Ройне протянул ему меч, тот молча взял и, недовольно поморщившись, вытер клинок полой своего плаща. Развернулся и на ходу уже убрал его в ножны.

Ройне молча провожал его взглядом. Наверно, надо было что-то сказать… Или этому Торишу слова не были нужны?

Он почувствовал, как на его плечо легла чья-то рука, и, обернувшись, увидел Нибба. Тот потрепал его по спине и улыбнулся – не то криво, не то сочувствующе. И тоже не сказав ни слова, куда-то пошел.

– Нибб! – Ройне понимал, что это не он, но так просто отпускать даже тень друга не хотелось. Кто знает…

Но Нибб покачал головой и, накинув капюшон, отправился к выходу.

Ройне резко повернулся кругом и обнаружил, что он снова один в том же зале. Пустом, с чистым каменным полом. Ни крови, ни трупов на полу. Ни синего плаща. Только тренога, которую он сам схватил и бросил, перевернутая огненная чаша да разбросанные уже потухшие угли из нее.

«Это был не сон».

Если б это было сном, пламя горело бы так же ярко. Но свечи оплавились больше чем на половину, какие-то загасли, факелы и чаши на треногах чадили. Так и должно быть по прошествии нескольких часов. И локоть, которым он ударил Ториша, чтобы вырвать у него из руки меч, болел, как и положено болеть суставу после удара о стальные латы.

«Что это было?»