Дети Крылатого Змея

…Зверь пел о прошлых жизнях. О неволе. О смерти, которую принимал раз за разом.

…буря не жалела.

Почти.

…она тоже знавала клетки, пусть и сотворенные из скал и заклятий, но одинаково нерушимые. Она умирала, усмиренная, лишенная сил, чтобы возродиться в морских глубинах.

Зверь пел о тоске.

И буря подвывала. Она тоже была одинока.

…это было не колыбельной, но сказкой о том, что когда-нибудь, когда-нибудь и буря отыщет того, кто взглянет в чудовищное ее лицо без страха. И тогда увидит, осознает, что лицо это прекрасно.

Молнии ложились опавшими листами.

Утихали ветра.

И плети ливня рассыпались на бисер…

…буря умела верить.

И плакать.

За слезами она не услышала, как тихо, без скрипа, приотворилась дверь в Бездну.

Глава 31

Вельма умирала.

Она уже привыкла к этой мысли и даже смирилась — у нее было много времени, чтобы смириться, но все равно не отпускала какая-то обида.

Чувство несправедливости.

Почему все произошло именно так?

И с ней?

В Новом Свете альвов осталось не так много, но все равно… почему это произошло именно с ней? Она присела рядом с лежащей женщиной, убрала волосы с лица, наклонилась, вглядываясь в это лицо, пытаясь понять, что именно в нем могло привлечь Стража.

Дисгармония черт?

Этот вот грубоватый подбородок? Или крупный нос? Даже по человеческим меркам женщина была некрасива, а поди ж ты…

— Собираешься ее добить? — Меррек-Лис ступал бесшумно.

— Нет.

— Сама умрет, — понимающе кивнул он и бросил на грудь женщины сухой лист бузины. — Здравствуй, мой враг.

— Разве я была тебе врагом?

Разговаривать было… холодно. Пожалуй, именно это и заставляло Вельму жить: нежелание замерзнуть. Если бы мальчишка выбрал иной способ. Пулю заговоренную, про́клятое серебро… достать его сложно, но достал же он яд…

…от серебра умирают быстро, а яд… яд медленно менял тело Вельмы.

— А разве ты была мне другом?

Меррек смотрел с жалостью. Не хватало еще… глупый мальчишка, который думает, будто вырвался сам… его ведь никто не просил идти по следу… а он все одно…

Наслушался древних баллад.

И Вельма того не избежала, только баллады у них были разными. У него — о героях, а у нее — о любви, способной согреть леденеющее сердце.

Пусто как.

С того самого дня, когда Ги умер. Он так до последнего не поверил, что умирает, что у нее действительно получится убить.

Как же… она его любит.

Она ради него Холмы оставила. Знал бы он, во что превратились здесь холмы: никакой зелени — одна серая тоска.

— Убей меня, — попросила Вельма, глядя на мальчишку снизу вверх. Впрочем, какой он мальчишка. Они одногодки. И встреться иначе, могли бы стать любовниками или даже больше… вдруг да у нее получилось бы родить?

Ни у кого не получалось, но вдруг…

…и тогда их дитя стало бы надеждой. А она не ушла бы к человеку…

— Убью, — пообещал Меррек, присаживаясь рядом. — Возможно. Тебе больно?

— Холодно.

Есть ли смысл лгать, стоя на пороге смерти? Ни малейшего. Да и кому…

— Это пройдет, — он обнял Вельму и нежно погладил по плечу. — Я встретил тебя в ночь Блуждающих огней. Ты танцевала. Зеленый костер, угли, и ты танцевала. Твои волосы были пламенем… тогда я понял, что хочу тебя.

— Я не помню.

— Я помню, — он положил ее голову себе на плечо. — Я буду помнить за двоих. Будь я чуть смелей, я бы подошел к тебе. Но я лишь смотрел.

— Почему?

Сколько ночей она пережила? Множество… и танцевала, всякий раз танцевала, потому что лишь в танце была способна забыть о пустоте внутри себя.

— Кем я был? Мальчишкой, который только-только научился ходить-в-Холмах? Мое имя ничего не значило, а ты… тебя желали многие. И ты многим отвечала.

В голосе его проскользнула ревность.

Неужели…

…Ги ревновал лишь поначалу. Зло. Отчаянно. С кровью соперника, со смертью его, на которую он заставлял Вельму смотреть. И ее это приводило в восторг. Нет, не сама смерть, но ревность. Виделось в ней доказательство истинной любви.

А потом Ги остыл.

Устал?

Или все, что случалось раньше, тоже было лишь игрой?

— Мне было одиноко.

Это не оправдание, это факт.

— Если бы я…

— Возможно, все было бы иначе, — ей нравилось так думать, и холод отступал. А может, его прогоняло тепло Меррека. — Но ты не подошел… и когда я… ты отправился следом.

— Да.

— Зачем?

— Я хотел убить человека. Сначала. Но потом подумал, что это тебя огорчит. И я решил подождать. Люди недолговечны. Он бы умер, а я… я нашел бы способ доказать, что достоин тебя.

Глупый мальчик, одурманенный мечтой. И Вельма понимает его лучше, чем кто бы то ни было. Разве она сама не такая? Ошиблась… и поплатилась.

— Я тебя поймала.

— Я позволил тебе это…

— Зачем?

— Чтобы стать ближе, — он наклонился и коснулся лба Вельмы горячими губами. Это был прощальный поцелуй, и от него почему-то стало горько-горько. Она бы заплакала, если бы умела плакать.

Нахлынуло вдруг.

Невозможное.

А если представить, если закрыть глаза и представить…

…тот танец на гаснущих углях, когда боль подстегивает, а рожденное волей королевы пламя согревает. Когда получается забыть обо всем, кроме лица того, кто решается выйти в круг.

И не имеют значения ни имя его, ни возраст, ни…

…его губы коснулись губ.