Дети Крылатого Змея

Ниже по стволу памяти. К развилке, в которой, собственно говоря, она родилась. И молиться, чтобы в азарте поиска Тельма не пропустила этой самой развилки.

…мишка боялся темноты.

Тельма совершенно точно знала, что ее плюшевый мишка боялся темноты. И шорохов. Чужих людей. Он был вообще очень боязливым, что, конечно, совершенно неприемлемо для медведя. Но няня утверждала, что конкретно для этого медведя можно сделать исключение ввиду его плюшевости.

— Не бойся, — уверенным шепотом повторила Тельма и на всякий случай подняла ноги.

Под кроватью копошились тени.

Вот оно.

Полное слияние.

Полное присутствие. И Тельма в детской сорочке выглядит глупо. Она взрослая, но… и ребенок, чей страх спроецирован на игрушку. Этот ребенок встал с постели.

Поднял медведя.

Тельма знала, что будет дальше.

…дверь.

…коридор.

…обрывок разговора, от которого сердце болезненно сжалось. И любопытство, позволившее заглянуть в комнату. Обеспокоенный Гаррет.

Мэйнфорд, усталый, посеревший и какой-то жалкий…

…надо дальше.

…снова коридор. И очередная дверь. Мамина комната и кровать, к которой они с медведем подошли. Резкий запах альвийских духов, почти заглушающий смрад крови.

— Здравствуй, мама, — сказала Тельма, стянув шелковую простыню с лица. — Я пришла сказать, что все закончилось… все уже…

…и слова застряли в глотке.

Стало вдруг так больно… это несправедливо, что ей так больно…

…все уже…

— Да, девочка моя, — ответила мама почему-то голосом Мэйнфорда. — Все уже закончилось… или почти.

Глава 33

— …народ скорбит о потерях…

Голос диктора был неприлично бодр, и потому Тельме не верилось совершенно ни в скорбь, ни уж тем паче в скорбь по Сенатору Альваро, чьи похороны проходили столь торжественно, будто бы он и вправду успел стать Канцлером.

Тельма не пошла на кладбище.

Она вообще не собиралась выходить из квартиры, которая уцелела, как и все здание.

Она вернулась сюда… когда?

Давно. Три дня? Пять? Неделю тому?

Просто сбежала из чужого дома, воспользовавшись отсутствием хозяина. И наверное, это было подло, бесчестно, но… она не могла иначе.

Она задыхалась.

Вспоминала.

И задыхалась вновь. И клала руки на горло, сдавливала, разглядывая в зеркале собственное отражение, пытаясь найти в нем сходство… с кем?

Точно не с мамой.

С Тео?

С альвами?

С призраками, поселившимися во снах? А сны ей снились яркие. Про кладбище и мальчика, который долго бродил меж могил, а потом лег и уснул.

…баю-баюшки-баю…

Рябина склонилась над ним, а тонкие нити вьюнка вплелись в волосы. И мальчик в своем сне был счастлив. Потом сны ушли.

Совсем.

И стоило бы показаться целителю: такие проникновения не проходят бесследно. Но для этого следовало выйти из квартиры.

А Тельма не могла.

Она боялась.

Она подходила к двери. К порогу. Она знала, точно знала, что за порогом никого нет. И все одно выглядывала в глазок, убеждаясь. И говорила себе, что это — всего лишь шаг. Однажды она даже осмелилась приоткрыть дверь, всего на волос, но из щели потянуло сквозняком, и он породил такой приступ безотчетного ужаса, что Тельма разрыдалась.

А ведь прежде она не плакала.

В тот раз она сидела у двери, которую не просто на засов закрыла, но подперла щеткой, и самозабвенно рыдала, не способная справиться с собой.

Пройдет.

Разум восстановится. Это результат явного дисбаланса силовых потоков, и в госпитале ей бы помогли, но… но она не хочет в госпиталь. Она никуда не хочет…

…она будет лежать и слушать радио.

Многие так и живут.

…она уволится. Потом. Когда сумеет добраться не только до двери, но и до Управления. Если не захотят отпустить, то сошлется на здоровье… здоровье ни к черту, нервы тоже… и тот целитель, он поможет… но это будет потом.

Когда-нибудь.

— …его дело не будет забыто. Беспрецедентный шаг…

Гаррета хоронят… а с остальными, с теми, что остались в подземельях, кто вспомнит обо всех этих людях?

О рыженькой Нэсс, которую Мэйнфорд вынес на руках.

Сначала он вытащил Тельму, но это она плохо помнит, только как вдруг очнулась под дождем и пила этот дождь, сладкий, что газировка. Как смотрела на небо, разукрашенное во все цвета радуги, и мерещилась ей тень Крылатого Змея.

И тогда она была почти счастлива.

А потом Мэйнфорд принес Нэсс.

Рыженькую.

Хорошенькую.

Мертвую.

И, положив рядом с Тельмой, попросил:

— Присмотришь?

Что ей оставалось делать? Она собирала дождь в ладони и лила на рану. В сказках иногда случались чудеса, но здесь Нэсс была мертва. А потом мертвецов стало слишком много, чтобы надеяться. И кажется, Тельма снова лишилась сознания, потому что совершенно не помнит, куда они все подевались.

— …миссис Арейна Альваро, первая женщина, которая войдет в Сенат…

Супруга Гаррета.

Та самая невыразительная девушка, которая примерила мамин перстень. Она получила все, ничего не сделав. Свободу. Власть. И остатки состояния. Наверное, Тельма может разорить ее, предъявив старые векселя, но… зачем?

В этом больше нет смысла.

Ни в чем нет смысла.

О мертвецах забудут. Их спрячут между желтых страниц протоколов, отправят в Архив, пополнив тем самым ряды картонных папок.

…Сандра… больно, что ее нет…

Синтия.