Дети Крылатого Змея

Зверь знал, что иных выходов из комнаты нет.

Он вообще знал очень много. Еще одно чувство? Пространства, которое разворачивалось перед внутренним взглядом Мэйнфорда, раскрывая один за другим уровни. И теперь он видел не только подвал, изрытый норами-коридорами. Он видел трубы технических тоннелей. Мили проводов, упрятанных в металлические оболочки. И гудение воды. Коллекторы. Вентиляцию. Черные помещения, куда пациентов не пускали, а целители и сами не спешили заглядывать. Генераторную с грохочущими генераторами. И даже механика, приставленного следить за их исправностью.

Механик резался в карты с парочкой санитаров.

Морг находился близко. И при желании Мэйнфорд узнал бы не только количество мертвецов, он сумел бы заглянуть в лицо каждому.

Удивительно.

И пугает.

Видел он и то, что находится выше. Этаж за этажом. Кабинеты. Приемные. Холл. И пяток операционных. Комнаты для отдыха. Целителей, медсестер и пациентов… людей было много, и это несколько пугало Зверя.

Внизу он чувствовал себя более… уверенно?

— Послушай, — Мэйнфорд сумел отвлечься от созерцания чердачного этажа с лифтовой и нетрезвым лифтером, прикорнувшим на древнем топчане. — Ты должен отступить.

Зверь заворчал.

Он не желал отступать. Он слишком долго сидел взаперти, наблюдая за человеком, который был слишком слаб, чтобы приказывать.

— Нам следует проявить осмотрительность. Притвориться, что мы такие, как прежде. Иначе нас здесь запрут.

Зверь оскалился.

Он не позволит больше себя запирать. Никому и никогда.

Хватит.

Он силен. И уйдет. Ни коридоры, ни двери его не удержат, как не удержит и сам Мэйнфорд. Зверь готов избавиться и от него. Это не сложно.

— Попробуй, — Мэйнфорд тоже умел показывать клыки. — Но не здесь. Ты думаешь, что силен? Но против любой силы найдется другая. Пусть не один человек… двое, трое… десятеро… нас спеленают. И накачают лекарствами. Скажут, что мы безумны. И будут отчасти правы. Скажут, что мы опасны. И тогда у нас не останется шансов. Ты уснешь. Мы оба уснем. И весь остаток жизни, уверяю, недолгой, проведем во сне. Пожалуйста… я не собираюсь отказываться от тебя.

…не слышал.

…не желал слышать, хотя Зверь кричал. Ему было плохо в клетке.

— …теперь все изменится. Нас ведь двое. И мы сумеем их обмануть… надо только…

Зверь не дослушал.

Он рванулся, ударив в дверь плечом, и то глухо заныло.

— Перестань…

Рык Зверя, к счастью, вряд ли слышимый кем-то, кроме самого Мэйнфорда, заглушил слова. Зверь подчинится когда-нибудь потом, а сейчас у него имелись иные цели.

Женщина.

И мужчина в белом халате.

Он не пытался сбежать. Конечно. Бежать ему некуда. И не прятался. И страха Зверь не ощущал, лишь любопытство, которое злило неимоверно.

— Мэйнфорд, — женщина стояла между мужчиной и Зверем. Защищала? Зачем? — Ты не мог бы прийти в себя?

Ее голос был спокоен.

Нет, это хорошо, что она не боится Зверя. Ей-то незачем. Но почему мешает? Зверь качнулся, выставил когтистую лапу, но женщина пнула ее.

— Руки убери. И встань.

Мэйнфорд рассмеялся. О да, со Зверем так никто не разговаривал. В принципе, с ним пока еще никто, кроме Мэйнфорда, не разговаривал…

— И успокойся. Это мой брат… как выяснилось, — Тельма произнесла это без особой радости. — Он мне тут кое-чего интересного рассказал. И времени у нас не много.

Она сама шагнула навстречу и поймала Зверя. Сжала его голову ладонями. А ведь руки у нее тонкие. Зверь способен сломать их одним движением.

Это его пугало.

— Послушай меня, пожалуйста. Я знаю, что ты слышишь. Вы оба меня слышите, — теперь она говорила ласково, и Зверь дрожал. Он вдруг осознал свою неуклюжесть и неспособность управиться даже с этим телом. И да, он силен, но настолько ли, чтобы защитить ее?

Чтобы не причинить вреда?

— Мы со всем разберемся. Сами. Но если кто-то кроме Тео…

…Зверь зарычал. Ему не нравилось, когда женщина произносила чужие имена.

— …узнает правду, вас не выпустят отсюда. Нас не выпустят. Пожалуйста, Мэйнфорд… побудь человеком, а?

И Зверь отступил.

Он не ушел, он остался на краю сознания, устроив себе логово среди полузабытых детских страхов, с которыми играл теперь, что кошка с клубками пыли. Он уступил место Мэйнфорду, но оставил за собой право наблюдать.

Следить.

И выбраться, если вдруг возникнет нужда.

— Знаешь… — Мэйнфорд вдруг понял, что стоит, обнимая свою женщину. А от нее пахнет тревогой. И тревожится она именно за него. — А ты ему нравишься.

— Только ему?

К счастью, отвечать не пришлось.

Их ждали.

Почетная почтенная комиссия во главе с обеспокоенною матушкой, которая уже примерила маску скорби. Черный пиджак с пурпурными лацканами. Узкая юбка чуть ниже колен. Блуза со строгим воротником. В таком наряде и на похоронах показаться не стыдно.

Минимум украшений.

Строгая прическа.

И непременная сумочка-клатч, чтобы было чем руки занять.

— Боги… — ее тихий вздох был слышен каждому. — Почему он… почему в таком виде?

К кому она обращалась? К седовласому господину с оттопыренными ушами? Он выглядел в достаточной мере внушительным, чтобы числиться главным над целительскою стаей.