И он закричал бы, но опаленное дымом горло было не способно издать ни звука.
Она была нага.
Разве что чулки оставили, выбрав черные в сетку, которые подошли бы шлюхе. И теперь это казалось особенно неправильным.
Уходить.
Но… он стоял и смотрел.
На чулки эти. На руки, перетянутые алой шелковой лентой. И на ногах такая же… для постельных игр хороша, а вот связывать кого-то неудобно — скользкая. На грудь, покрытую коркой засохшей крови. На разверстую рану живота. На клубок кишок, которые аккуратно сложили рядом.
На золотое блюдо.
И сердце, лежащее на этом блюде.
Кохэна замутило.
…нет, он не стал бы снова… он не в Атцлане…
…нож и вилка. Столовое серебро, начищенное до блеска. Кусок мяса, наколотый на острые зубцы. И веточка базилика украшением блюда.
…не стал бы. Конечно, не стал бы…
Он отступил.
Он ничего не может сделать для Сандры сейчас. Но он знает, кого спросить за эту смерть. И обсидиановый клинок, предусмотрительно оставленный у тела, пригодится.
Кохэн, сын Сунаккахко, быть может, давно покинул стены Атцлана, но память его не подведет. И рука не дрогнет. А солнце, получив новый дар, будет довольно.
Уйти ему позволили.
Мэйнфорд остановился на заправке.
— Позвонить надо, — сказал он, хотя Тельма ни о чем не спрашивала.
…Элиза Деррингер.
…и тот клочок чужой памяти, который удалось унести с собой. Кражу не заметили. А если заметили, то не подали виду. Все вдруг стало таким… сложным?
Тельма сидела, скорчившись, вцепившись в волосы, жалея, что не рискнула заглянуть глубже. И плевать, если бы заметили… подсудное дело? О да, у семьи Альваро хорошие адвокаты… ее бы задержали… и судили… и дар заблокировали бы, если, конечно, она бы дожила до суда.
…но она бы нашла ответы.
— Посидишь здесь? — Мэйнфорд хмурился. Он ведь тоже все видел и не мог не понимать, что именно видит. Он сам себе ответил: — Нет. Идем.
— Я не хочу…
Он вытащил Тельму из машины. И поставил на ноги. Пригладил волосы ладонями.
— Послушай, мы во всем этом разберемся. Ладно?
Да. Или нет. Тельма больше ни в чем не уверена.
— Вместе разберемся. Веришь мне?
Не ему, Зверю, который выглядывал из глаз Мэйнфорда. Он беспокоился о Тельме, и это беспокойство было искренним.
— Конечно.
Тельма почти не солгала.
Она верила. Просто не знала, хватит ли у нее сил. Ведь были же… всегда были, позволяли выживать. Час за часом, день за днем.
Неделя за…
Десять лет она училась бороться, а теперь, просто заглянув в чужую память, в которой не было ничего ужасного, сдалась?
— Вот так, — Мэйнфорд протянул руку. — Идем. Надо позвонить…
— Куда?
— Для начала — в Управление. Чувствую, ждут меня там сюрпризы. А заодно узнаем, куда так срочно вызвали Кохэна, что он и на пять минут задержаться не соизволил.
Теперь в голосе Мэйнфорда прорезались рычащие ноты.
— Ты думаешь…
— Ты ведь тоже не веришь, что он просто взял и уехал. А от Джонни пахнет могилой, — Мэйнфорд потер шею. — Нет… не совсем чтобы пахнет. Это не тот запах, который исходит от тела… он изнутри. И меня тянет свернуть ему шею. Настолько тянет, что… лучше мне держаться от дока подальше. Ты ничего такого…
Тельма покачала головой.
Ничего.
Джонни? Он держался в стороне. Был молчалив и задумчив, что логично в свете последних обстоятельств. Нет, Тельма не обратила на него внимания. Честно говоря, она и исчезновение Кохэна не сразу заметила.
— Идти сможешь? — Мэйнфорд держал под руку, крепко, но осторожно.
— Смогу. И отпусти.
Бесполезно просить. Ни он, ни Зверь не желают отпускать Тельму, а потому ей остается лишь принять все, как должное.
Со стороны их парочка выглядит безумно. Он — в мятой одежде, да и собственная Тельмы не отличается ни чистотой, ни аккуратностью. Она взъерошена. Оба — раздражены, и это ощущается, если парень на заправке с их появлением замер.
Боится?
Да, боится. Его страх — острый, горьковатый. И видится за ним нестерпимое желание нажать на тревожную кнопку.
— Полиция, — Мэйнфорд дернул шеей. — Где телефон?
Парень молча выставил на прилавок тяжеловесный аппарат. Поверил? Или… правильно, не стоит связываться с безумцами.
Мэйнфорд указал взглядом на парня и на дверь.
— Мы действительно из полиции, — Тельма попыталась изобразить улыбку. — И ему нужна конфиденциальность. Поэтому давай ты мне покажешь, где у вас здесь уборная. А кассу запри, если боишься.
Вскрыть металлический ящик просто. Но парень не осмелился перечить. Запер. И послушно вышел за дверь. Он был высок, широкоплеч, но к героизму совершенно не склонен, что можно было считать высшим проявлением разума.
— Уборная там, — он привел Тельму к махонькому сарайчику, из которого доносились характерные ароматы. — А вам…
— Давай постоим. Воздухом подышим. Свежим.
Свежий воздух на заправке имел отчетливый привкус бензина, но, как ни странно, Тельме действительно полегчало. И с чего это вдруг она поплыла?
Из-за увиденного?
Нет, в том и дело, что она как раз почти ничего не видела, словно зрительный ряд аккуратно подчистили. То, что Тельма получила, — это скорее едва оформленный поток восприятия. Еще не первичный, но близкий к тому. И значит, проникла она достаточно глубоко.