Дети Крылатого Змея

Он дергался, пытаясь освободиться, чувствуя, что время его иссякает, и этим несколько мешал. Все-таки жертвы подобного рода неудобны. Да и привязали его неправильно, практически укутав конопляными веревками. Кохэн предпочел бы куда более прочные и тонкие волосяные.

Петли на запястья, чтобы руки не живот прикрывали, а спускались к подножью алтаря. Тогда человек изгибается, делается похож на птицу в полете.

И тело его становится жестким.

Мышцы напряжены.

Кожа натянута, что на барабанах, тех самых, которые замолчали.

И живот, грудь открыты как для рисунка, так и для удара.

…в отчаянии мы колотим руками
стены из самана.

Кохэн остановился и положил руку на шею пленника. Нащупал сонную артерию. Сдавил. И вскоре ощутил, как тело под рукой обмякло. Без сознания жертва пробудет несколько минут, но этого хватит, чтобы все сделать правильно.

Богам понравится.

Боги порой щепетильны в мелочах.

Он разрезал веревки.

И сотворил петли, закрепил на крючья, специально вбитые в каменное основание. Левая рука. Правая.

И натянуть.

Ноги связать между собой.

…ведь наше наследство, наш город потерян и мертв…

Кохэн ударил пленника по щеке, и тот открыл глаза.

Замычал бессвязно и, ощутив кажущуюся свободу, рванулся, изогнулся, пытаясь сползти с алтаря, но петли на руках лишь затянулись туже.

И это было верно.

…щиты наших воинов были защитой ему…

Кохэн просунул палец под шнурок, крепивший кость во рту жертвы. И шнурок этот лопнул, а кость выпала.

— Ты, ублюдок… — даже испуганный, человек храбрился. — Отпусти меня, слышишь?

…но и они не смогли уберечь.

Последние слова упали камнем на дно пещеры. И боги заплакали от стыда, ведь они, отступившись, отдали людей и Атцлан чужакам.

А теперь…

Теперь все было иначе.

— Отпусти… — человек ерзал, пытаясь уклониться от холодных пальцев масеуалле, которые рисовали на обнаженной груди символ за символом. — Ты знаешь, кто я? Знаешь, конечно… я могу тебя озолотить! Деньги ведь нужны? Всем нужны деньги. А у меня их много… хочешь сто тысяч? Сто тысяч талеров! Или двести…

Золото… что есть золото, как не кровь Крылатого Змея, пролитая на землю, когда он был солнцем? И кровь эта благословенна.

Ее собирали.

Ее было много, ведь боги щедры к своим детям. И говорили, что золотом в Атцлане мостили улицы. Ложь. Только площадь перед храмом Крылатого.

— …триста… я… я займу, клянусь! Слышишь?! — этот голос перешел на визг, а визг заставил Кохэна прерваться на мгновенье. Сложно думать о прошлом, когда так орут.

И Кохэн закрыл рот человека ладонью.

Покачал головой.

Подумал даже, что не стоило вынимать кляп, было бы спокойней.

— П-послушай, — когда Кохэн убрал руку, человек опять заговорил, на сей раз тихо и быстро. — Я тебя знаю. Я ведь знаю тебя… ты в полиции служишь. Не подумай, что я чего-то имею против… получилось так… ты же знаешь… судьба… жизнь, скотина… вынуждала. Все, что делал… я раскаиваюсь! Клянусь душой!

Его душа была грязна, но сердце в груди билось громко и, судя по звуку, было достаточно большим, чтобы насытить священное пламя.

За огнем Кохэну пришлось спуститься.

Он взял его руками, как делал некогда дед. И улыбнулся прежним своим мыслям: фокус? Никаких фокусов, но лишь древняя связь, дарованное свыше право.

Жаль, что Мэйнфорду не получится рассказать.

Это имя, выплывшее из глубин сознания, заставило споткнуться. И Кохэн едва не уронил драгоценную ношу. Да, Мэйнфорд не одобрил бы… несомненно, не одобрил бы.

Он бы сказал, что преступника следует передать суду.

Справедливость.

Нет справедливости в тех судах. И во всем этом проклятом мире, частью которого Кохэн наивно полагал себя. Но зато есть его право: нести пламя.

Изливать его в древнюю чашу, что простояла здесь, верно, со времен покорения Атцлана.

— Эй ты! Отзовись! Ты вообще меня понимаешь? Конечно… ты же меня допрашивал… извини, что я тебя обозвал!

Когда?

Давно.

Когда Кохэн еще верил, что способен изменить Нью-Арк. Сделать его хоть немного более чистым. А ведь способен. И сделает. Уже недолго осталось. Нужно лишь подготовить все должным образом.

И подняв с алтаря клинок, Кохэн приставил его к своей груди.

Он не был уверен, что сумеет, но когда острие пробило кожу, испытал не боль, скорее священный восторг. Именно… спираль, начинающаяся над сердцем… водяные змеи, что выйдут из озера, оставив на земле-коже глубокий след.

— Да ты псих, парень! — взвизгнул человек, вновь задергавшись. — Я понял, что деньги тебе не нужны… поверь, мне жаль! Я не тронул бы девчонку… ну да, пришлось… мне заплатили… Бездна милосердная! Знаешь, сколько мне заплатили за нее?! Да за эти деньги можно сотню девиц купить… да… или две! Подумаешь… ну не хотел я тебя подставлять! Не знал!

…золотой ягуар свернулся клубком на животе, и вокруг него поднимались тростниковые стены, в которых свила гнездо птица-кецаль.