Дети Лавкрафта

Джинни окликнула через коридор из глубины дома, зов ее принес облегчение. Барнсли, решил я, из тех типов, кому нравится пойти для видимости на сотрудничество, но только для того, чтобы направить разговор туда, куда ему хочется. Мне только-то и нужно было узнать: если сооружение в шахте было делом чьих-то рук, то Барнсли и его предки завладели потенциально величайшей археологической находкой в истории и держат ее для себя. Или, судя по свидетельствам на стенах, держат совместно с подпольной сетью, чьи верования не подлежат разумению. Какие-то фантастически эгоистичные люди.

– Если у вас есть что добавить, сейчас – самое время, – предупредил я. – Становится поздно.

– Прежде, чем вы уйдете, не будете ли так добры обрезать эти здоровенные хлебные перетяжки, какими она меня опутала? – Он глянул на часы. – Вы уже достигли точки бесчеловечности. И есть вероятность, что вы не вернетесь – во всяком случае, в скором времени, – так что нет никакого резона усложнять бесчеловечность, оставив меня здесь в таком положении на погибель. Мы же не хотим, чтобы это лежало на вашей совести, верно? Или вы настолько же лишены совести, как я порядочности?

Когда я заколебался, он понимал, что это означает.

– Думаете, я хочу помешать тому, что вы собираетесь предпринять? Ни в коей мере. Вы станете первыми за многие годы новоприбывшими, желающими отправиться туда по доброй воле. Мне, как и вам, любопытно посмотреть, что произойдет дальше. С радостью поделюсь.

Я наслушался достаточно. Пошел тем же путем, что и Джинни, и нашел ее в кладовке у крыльца, где она яростно протирала спиртом изнутри две дыхательные маски. В кладовке спасательного оборудования хранилось больше, чем могло бы понадобиться одному человеку. Барнсли называл себя смотрителем шахты, ссылался на группы, приезжавшие исследовать ее еще со времен его деда, – и тут ему можно было поверить. Этот дом был перевалочной базой для странных людей с еще более странными намерениями.

– Нам надо решать, – сказал я. – У тебя есть чем его путы перекусить?

Джинни освобождать его не хотела. Но и не хотела быть чудовищем, какое оставило бы человека в таком положении невесть на какой срок. Момент, прямо скажем, безрадостный для нас обоих.

Я высвободил его.

– Вы сами были когда-то чьим-то сыном. Я всего лишь хочу вернуть моего, если там его можно найти. В каком бы состоянии он ни был. Даже если это хотя бы кости. Это вам понятно, а?

Барнсли потягивался и массировал следы от наручников на своей пухлой коже.

– Чего ж тут не понять?

– Вы видели строение? – Я придвинулся поближе, так чтобы Барнсли уловил в моем дыхании запашок смерти. – Вы когда в последний раз вниз спускались?

– Попробовал раз после потопа. Все еще чересчур уж противно, на мой вкус. А сейчас… – Он пожал плечами. – У меня ноги пухнут. А дальние походы, как говорят мои британские друзья, дело нелегкое.

Я отодвинулся от него.

– Что это за сооружение там? Это комната, склеп?..

Он поднял на меня глаза, налитые кровью, водянистые и опухшие, но все равно – глаза мечтателя. Таких глаз я навидался у убийц, следы которых не одной могилой помечены, ими владела спокойная уверенность, что они до того далеко вперед ушли от остального рода человеческого, что вполне могли бы считаться его более передовой разновидностью.

– Я пришел к тому, что это машина, – сказал Барнсли. – Самая старая машина в Солнечной системе. Одно из орудий творения.

И если в точности я не соображал, что имелось в виду, то одному в его словах поверил: он с радостью поделился бы. Вот только рассчитывал он поделиться этим с нами или нами с этим, – этого сказать я не мог.

Вход мы отыскали там, где указывали карта и уточнения Барнсли. Даже при этом отыскать было не просто. Мы перевалили за первый крутой холм позади участка, потом спустились до половины другой стороны. Никакой тропки, никаких обозначений, одни вешки среди деревьев, что выглядели одинаково.

Замаскирован он был до того хорошо, что какой-нибудь турист мог пройти в пяти шагах от него – и не понять, что вход здесь. Передовую линию маскировки составляли деревца, пробившиеся из земли поколения назад. Лозы и плющ повисали на них занавесом над дверным проемом в глубине, рамой из громадных черных бревен, вбитых в склон холма. Если это и не был вход в какую-то очень древнюю шахту, то, значит, он был сооружен людьми, желавшими, чтоб он производил именно такое впечатление. Если вы добирались досюда, то вас встречал предупреждающий знак «ОПАСНО!», – привинченный к двери, крепостью и размером под стать входу в средневековый зал. Дверь запиралась на висячий замок размером с жестянку для консервированного тунца, скобка замка была вполне толста, чтобы чихать с присвистом на потуги любых кусачек.

Ключ от замка Барнсли отдал Джинни. Я зашвырнул замок изо всех сил вниз по склону на тот случай, если бы он надумал прийти попозже и запереть его за нами.