Дети мертвой звезды

В вагон я ввалился совершенно расстроенным. Булочка радостно кинулась мне в ноги, виляя хвостом и усердно пытаясь облизать лицо. Эй лежала на моей лавке под одеялами, а Врач в углу рвал на полоски какие-то тряпки. Льда не было. При виде бескровного лица Эй у меня нехорошо защемило где-то в области сердца.

– Как у вас тут дела? – спросил я, похлопывая Булочку по бокам.

– Тебя не было два дня, – прошептала Эй, натягивая одеяло на нос. – Ты лучше расскажи. И почему ты так странно говоришь?

– Шаманка вылечила моё заикание! – воскликнул я и показал Эй язык. – На дворе трава, на траве дрова!

Но она как-то вяло отреагировала на моё преображение, лишь сонно кивнув. Внутренний голос начал орать слишком громко, и я не смог в этот раз его проигнорировать. Хотелось убежать из вагона, но я взял себя в руки, подошёл к Эй и медленно стянул с неё одеяло.

– Скотина, урод, – прошептал я, разглядывая свежие порезы на её теле. – Где он?

Эй была одета лишь в тонкую рубаху, а её шею, руки и ноги покрывала сеть тонких красных линий-насечек. Такие же я видел на руках и животе Льда. Врач подошёл ко мне и грубо оттолкнул, а после бесцеремонно задрал рубашку Эй и принялся промакивать тряпкой глубокую рану на её боку.

– Почему ты не оттолкнул его? – прошипел я Врачу, но тот не среагировал, с каким-то упоением продолжая хлопотать над Эй.

Увидев, как я сжал руки в кулаки и замахнулся, Заноза проговорила:

– Не смей его трогать. По крайней мере, он меня лечит.

– Где Лёд? – повторил я уже громче, едва сдерживаясь.

– Глядите-ка, ведьма тебе, что ли, ещё и совесть с состраданием вернула? – фыркнула Эй. – Видно, она в самом деле колдунья! И прекрати так мерзко таращить глаза, словно только прозрел! – Она отвернулась к стене и глухо пробормотала: – Лёд не в первый раз меня режет. Тебе же всё это время было абсолютно плевать, что он со мной делает.

– Я не… – начал было я, но замолчал.

Мне надоело врать самому себе. Конечно, я догадывался, иногда подмечал нехорошие вещи, но не хотел всерьёз влезать в их отношения. Я всегда полагал, что если человеку нужна помощь, то он её попросит. Если Эй позволяет Льду кусать, царапать и резать себя, то я здесь при чём? Но в этот раз он, конечно, слишком увлёкся. Наверное, виной всему эта его манера вычислять время по скорости заживления ран. Безумец. И что я теперь должен делать?

– У моей мамы были деревянные обезьянки, – проговорила Эй. – Они мне так напоминают вас. Одна зажимает себе рот руками – точь-в-точь наш Врач, другая, как ты, закрывает ладонями свои глаза. А третья, как Лёд, – уши. Ты думаешь, я не просила его оставить меня в покое? Не делать так? Знаешь, сколько на мне шрамов? Никто меня не слышит и не хочет замечать всерьёз. – Эй всхлипнула из-под одеяла. – Вот только, если не замечать зло, не слышать его и не говорить о нём, разве оно исчезнет?

Лицемерка. Не она ли постоянно бросала вскользь, что я бессильная тень? Я судорожно вздохнул. Быть может, именно так своеобразно она и просила меня о помощи?

Первым делом я доверху набил свой рюкзак едой, решив притащить сюда Ягу и заставить подлечить Эй. Не то чтобы я не доверял Врачу, но две головы лучше, чем одна, – так, кажется, говорят? Да и оставлять её надолго одну с безумным лекарем я теперь опасался. А ну как решит, что в его коллекции записей о смерти давно не было пополнений?

А после, конечно, найду Льда.

Я шёл по улице и ненавидел сам себя. Как странно, я убил старика только потому, что мне почудились кости мертвецов в его мешке, а с истинным чудовищем стремился подружиться. Но я же не понимал, что Лёд настолько сильно измывается над телом Эй. Да и как определить границу допустимого? Она же, чёрт побери, сама ложилась к нему каждую ночь! Ну, сбежала разок. Но никогда не говорила об истинных причинах всерьёз! А я разве умею читать мысли? Я пнул ногой какую-то банку и сжал челюсти. Несмотря на тонну прочитанных книг, я ничего не знал о мире, добре и зле. Я ничего не знал о людях и в частности о женщинах! Если уж я решил теперь быть честным, напишу, хоть вы и будете, наверное, смеяться. Но я так и не понял, занималась ли со мной Яга любовью! Я надеялся, что да. В противном случае я просто грезил, охваченный дурманом, и, должно быть, катался голый по полу в одиночестве. Такое себе зрелище. И какая же я сволочь, что эта мысль волнует меня сильнее всех прочих!