Дети мертвой звезды

– В нашем мире разумнее сперва давать самкам еду, как это делают некоторые пауки, чтобы не быть съеденными, – парировала я, поскольку тысячу раз обводила буквы в энциклопедии про животных.

– Для женщины не должно быть запретов, она должна быть свободной и раскрепощённой, – продолжила читать Кривляка, видимо, тоже решив меня игнорировать.

– Как прекрасно, что не только председатель, но и твои журналы говорят мне, что я должна, а то как бы я сама разобралась, для кого жить, – усмехнулась я. – А фраза «должна быть свободной» так вообще шедевр.

– Я не тебе вообще-то читаю, – дёрнулась Кривляка. – Лёд попросил прочитать ему мои самые любимые места.

Я воззрилась на Льда, с недоумением почёсывая нос. Пару дней назад я ужасно обгорела на огороде, и с тех пор мучилась.

– Сколько страниц ты уже прочитала? – перебил её Лёд.

– Четыре…

– И значит, пора! – Он вскочил с дивана, подошёл к печи и принялся совком выгребать из углей чёрный картофель, скидывая его в железную миску.

Я с облегчением выдохнула. Значит, Льда интересовали не журнальные пристрастия Кривляки, а подсчёт времени. Он постоянно пробовал новые способы, позволяющие ему упорядочивать минуты. Не знаю почему, но часы в любой форме дико его раздражали, а порой и вызывали панику. Я специально листала книги, хранящиеся на складе, и нашла там понятие «хронофобия» – состояние, когда время воспринимается как яд. Я несколько раз перечитывала ту главу, но особо ничего не поняла, кроме того, что страх течения времени может испытывать человек в ситуации неопределённости или в заточении. Но кому из нас это определение не подходит? Я тоже словно в тюрьме, но, в отличие от Льда, не обхожу по широкой дуге солнечные часы у дома председателя. А вот их хозяина обхожу. Наверное, я председателяфоб. И это понятно, поскольку вредный старик столько раз сёк меня розгами, а вот часы не оставили отметин на спине Льда. Хотя, глядя на морщины мамы, я понимаю, что время тоже коварный враг. И в чём-то понимаю Льда, достаточно вспомнить песню, которую пела мне мама, когда была в хорошем настроении:

Однажды утром мы стали чужими,
Никак не клеился наш разговор,
Молчать – и вовсе невыносимо,
Как будто ловкий и хитрый вор
Украл улыбки и стёр мгновенья
Ведь помнишь, было когда-то легко
Лежать обнявшись и есть варенье,
Ждать встреч, скучать, если ты далеко?
А может быть, это коварный убийца
Прокрался к нам ночью под шумом дождя?
Убил всю любовь и изрезал нам лица…
«Вы так изменились!» – сказали друзья.
Или же монстр – жестокое время,
Что любит стирать города в порошок…
Ты мне говорил – это будет со всеми,
Подумала – глупый, а вышло – пророк.

Да, наверное, Лёд лучше всех понял суть жизни, осознав, кто действительно является самым главным врагом человечества. Из моих невесёлых размышлений меня выдернул запах горелого: Лёд наткнул на вилку дымящуюся картофелину и махал ею перед моим лицом. Я взмолилась, чтобы жар картохи убил все микробы на грязной посуде мальчишек, поскольку была жутко голодна и не в силах воротить нос от еды, пусть даже её бы пришлось есть с рук Кривляки. Я с благодарностью выхватила вилку и, обжигая рот, стала кусать угощение.

– Ритуальное кормление самки состоялось, – обаятельно улыбнулся Лёд.

– Не смущай малолетку, – вклинилась Кривляка, зловеще накалывая картошку ножом.

Крыса! Знала же, что мы ровесницы, хоть я и ниже ростом.

– А я сегодня могу остаться у тебя ночевать? – вдруг брякнула я, глядя на Льда в упор.

В ответ он выпучил глаза, суетливо достал флягу и начал жадно пить.

– А с чего вдруг? – наконец произнёс Лёд, неумело скрывая в голосе волнение.

– Прячусь от потенциального жениха, – соврала я. – А вот Елисею председатель сказал идти к Кривляке. Там такой гвалт поднялся, её не было, поэтому девчонки… – Но договорить я не успела. Как я и думала, Кривляка, уже много лет влюблённая в этого самодовольного заморыша, хоть и не до конца мне поверила, но на всякий случай решила убедиться и поспешно сбежала, даже забыв на диване журнал.

– И к чему это всё сейчас было? – спросил Лёд, снова отхлёбывая из фляги.