Дети Мёртвого Леса

— Тебя нашли в Красной Пади, полумертвого, — говорит она. — У Оддни овца убежала, они пошли искать ее, а нашли тебя. Причем тут я?

— Ты чисто случайно оказалась рядом? Дочь… или жена? Кто ты? Жена Норага?

— Какое тебе дело?! — говорит она.

Он снова пожимает плечами. Поднимается… Быстро. Он слишком быстро успел окрепнуть, и теперь это дается ему без видимых усилий. Ходить не может, но спокойно стоять на одной ноге, держась за стол — может вполне.

— Так что там с посудой? — говори он.

— Пошли, — говорит Шельда.

Собирает со стола, несет на кухню. Хёд со своей табуреткой идет за ней. Осторожно, вначале выставляя руку вперед, пытаясь понять, нет ли какой преграды, и лишь потом переставляя табуретку. Нет, он не видит, дело не в зрении.

— Сюда, — зовет его.

Он подходит к столу, куда показывает Шельда, где стоит таз с водой. Подставляет табуретку под левое колено — на колено он опереться может. «Показывай».

Шельда берет его за руку, объясняет.

— Вот мыло, — говорит она, — берешь вот здесь, только аккуратно, не разбей. Вот здесь мочалка. Оттираешь. Сначала кружки, потом тарелки, потом кастрюлю. Смываешь. Кастрюлю надо особенно хорошо потереть, чтобы на стенках ничего не осталось. Ставишь сюда. Когда закончишь, скажешь мне, я принесу чистой воды, сполоснуть.

— Хорошо.

Он берет осторожно, сначала ощупывая, изучая… пробуя. Вряд ли хоть раз ему доводилось мыть посуду самому. Он лорд. Но сейчас это не важно… Медленно… Шельда могла бы сделать в пять раз быстрее, но она не торопит, ей интересно наблюдать.

— У тебя неплохо получается, — говорит она.

Он поворачивается к ней.

— Да? Я могу делать это постоянно.

— Зачем? Ты чувствуешь себя обязанным мне?

Он ухмыляется.

— А не должен? — моет тарелку, ставит. — Нет, Шельда, дело даже не в этом. Мне нужно что-то делать… наверно, просто почувствовать, что еще хоть на что-то способен самостоятельно. Что могу обходиться и сам. Иначе сойду с ума.

Так просто и так честно, что это подкупает.

— Тебя пугает беспомощность? — говорит она.

Он фыркает.

— Пугает, — соглашается спокойно. — Хотя, возможно, то, что случилось со мной — как раз благо, а не трагедия.

— Благо? — удивляется она. — Потерять все?

— Шельда, ты ведь знаешь кто я, правда? А ты представляешь, что такое всю жизнь, день за днем, ночь за ночью, год за годом — пытаться строить оборону против Леса, который уже внутри тебя и пожирает постоянно? Когда стоит хоть на мгновение зазеваться, и будет поздно, и окончательно потеряешь свой разум и душу, ничего не останется. Иногда просто не понимаешь, где брать силы, но… приходится где-то брать, нет выбора. И даже умереть, чтобы закончить, наконец, все это, ты не можешь. А теперь… свобода. Ты даже не можешь представить, какое счастье: взять и завалиться спать, не проверяя защиту, не выставляя свежие щиты и сигнальные маячки. Просто лечь и уснуть. Это чудо, Шельда. И ни о чем не думать. И твердо знать, что ни кого не сможешь убить, если тебя разбудят как-то не так.

Хёд криво ухмыляется.

Потом сжимает зубы.

И все же, такая свобода — не самое очевидное благо для него.

Он говорит и сосредоточенно оттирает миски, смывает жир.

Она смотрит…

Что-то в этом…

— «И даже умереть не можешь?» — переспрашивает она.

Он вздыхает.

— Лес может залечить любые раны. Когда Леса в тебе слишком много, справиться можно только как с тварью — срубить голову или сжечь. Но рубить голову самому себе… сложновато. А просить… Я как-то обращался с этим к Хель, она отказалась. Просить кого-то из… хм… тех людей, которые тебе подчиняются, это не совсем правильно.

Он поджимает губы.

Молчит. Чистит очередную тарелку.

«Обращался с этим к Хель?»

И Шельда молчит.

— Скажи, Шельда, — говорит он вдруг, — я ведь именно поэтому жив? Ты пожалела меня? Решила, что все, что сделал — не я сам, что Лес заставил?

Пожалуй… Только Шельда не готова к таким откровениям.

А он смотрит на нее.

— Ты меня видишь? — вместо ответа, спрашивает она.

— Нет, — он качает головой. — Я тебя чувствую. Сначала мне казалось, что сила совсем ушла, но… теперь я чувствую тебя. Твою магию. Впервые я понял это вчера, когда ты лечила того человека. Уловил всплеск. Ты ведь одна из нас?

Шельда молчит.

Нет… она не готова.

И она не обязана ничего объяснять ему. Слишком много объяснять придется.

Он заканчивает с тарелками, берется за кастрюлю.

Что будет, если сила в нем восстановится? Если это произойдет быстро?

— Ты ведь знала заранее, Шельда, что эти люди придут? Знала кто они и зачем? Откуда?

Знала.

Она молчит.

— Ты ненавидишь меня? — спрашивает Хёд.

— Да, — говорит она. — Я тебя ненавижу.

— За то, что убил Норага?

— За все, что ты сделал.

Он кивает, так с пониманием.

— Ненавижу! — говорит Шельда, и вдруг прорывает, хочется подойти, ударить, убить его… но он чистит кастрюлю… — За Норага, за все! Ты обманул его! Ты обещал отпустить людей, а устроил бойню! Ты чудовище! Тварь! Ты…

— Но ты пожалела меня? Беспомощного? И даже сейчас, в душе, ты пытаешься меня оправдать, потому что если не оправдывать, то я просто не имею права здесь находиться… живым. Я ведь заслуживаю смерти? Не плачь. Я и сам знаю, что заслуживаю.