Дети Мёртвого Леса

— Тварей? — удивляется Нораг. — Ты обещал пощадить всех, если город будет сдан. Это была ложь?

— Нет, не ложь. Но я договаривался с тобой, а не с ними, — он кивает в сторону магистрата. — Решение за тобой. И я хочу спросить в последний раз. Ты готов сдаться?

Нораг моргает, хмурится, не веря и не понимая, потом фыркает недоверчиво и начинает смеяться таким страшным, глухим клокочущим смехом, переходящим в кашель.

Хёнрир терпеливо ждет.

— Я не верю… какого хрена тебе надо? — отсмеявшись, Нораг плюет в сторону.

— И все же?

Хёнрир хочет услышать ответ.

— Меня… и так сдали.

— Я предлагаю жизнь.

— Это не жизнь, — Нораг дергает щекой. — Лучше быстрая смерть, чем год за годом превращаться в тварь. Нет.

— Хорошо, — соглашается Хёнрир. — Так и будет.

Глава 1. Хёд

Чайник закипел. Свистит. У этой заразы где-то свисток, как только закипает — орет на весь дом. И ничего с ним не сделаешь.

Сейчас…

Хёд сжимает зубы, пытается приподняться локтях. На ноги встать не выйдет. Он не может ходить.

Свистит чайник.

Кажется, Шельда специально сделала это — повесила над огнем и ушла. Непонятная, мекая месть… за что? Или не такая уж и мелкая, если подумать. Но если Шельда что-то знает о нем, то Хёд вообще не должен быть очнуться. Должен был умереть. Его не должно быть здесь.

Почти три месяца. По крайней мере, так ему сказали. Но очнулся только вчера.

Его нашли в Красной Пади, полумертвого, в луже собственной крови, ни одной целой кости, все переломано, даже спина.

В эту историю Хёд как раз верит, помнит, как это было. Но совсем не верит тому, что было потом.

Три месяца он лежал в забытьи в этом доме, и Шельда сидела рядом с ним. Ему сказали — она его вылечила. Хорошо, пусть так… Даже не важно, как она смогла, у него могло хватить собственных сил. Пусть срослись кости… Но случайно ли это?

Шельда, значит…

А он — Хёд.

«Тебя будут звать Хёд, — сказала она. — Ты ведь не помнишь своего имени».

Так уверенно сказала, что он даже сомневаться не стал. Не помнит. Ничего не помнит. О его прошлом, о его имени лучше молчать, иначе можно умереть раньше, чем понять хоть что-то.

Чайник…

Орет так громко, что раскалывается голова.

Хорошо…

Хёд садится в постели. Слабость накатывает разом так, что кружится голова. До дрожи. И кашель… Кашель хуже всего, потому что от каждого неосторожного вздоха разрываются легкие.

Когда удается справиться с кашлем, чайник все еще свистит.

Сбросить одеяло, сдвинуть ноги в сторону, с кровати. Уже сейчас спина мокрая от пота… Постараться подвинуться так, чтобы поставить ноги на пол… правую ногу. Левая — намного короче, кривая, сухая и вывернута в колене, так что вряд ли удастся опереться на нее. И на одной ноге далеко не ускачешь.

Со стороны изголовья кровати — стена. Подвинуться немного, так, чтобы опираться о стену рукой…

Интересно, можно ли по стене дойти до кухни? Хёд даже не видит. Он слепой.

Самое смешное, что он от рождения слепой. И от рождения одна нога короче другой. Только в той, его прошлой жизни, все было иначе.

Удивительно, как меняется мир, когда больше не видишь и не можешь ходить. Сжимается. Становится чужим.

Встать?

От слабости трясутся руки. Встать, опираясь на одну руку и одну ногу — не выходит, не хватает сил. Хёд пытается… раз, другой… Надо иначе?

От усилий сердце колотится где-то в горле, не давая дышать.

И что-то меняется…

Он не сразу понимает, потому что не слышит, только ощущает что-то присутствие. Шельда? Тихо… То есть не тихо, чайник свистит, и за этим свистом невозможно уловить ее дыхание. Шагов не слышно. Ничего…

Ладно. Еще раз?

Пододвинуться к стене ближе, так, чтобы опереться двумя руками. Упереться, стараясь подняться, хоть как-то распрямить ногу… срывая пальцы, пытаясь ухватиться хоть за что-то… Про левую ногу можно вообще забыть, пусть она и касается пальцами пола, но не слушается совсем… Медленно… И все равно — одно неудачное движение, и правая нога подгибается тоже. Хёд с грохотом падает на пол, плечом о табуретку, стоящую рядом, ребрами о кровать… Дыхание перехватывает.

— Что ты делаешь? — спрашивает Шельда. Очень спокойно, равнодушно.

Чтобы ответить, нужно хоть как-то справиться с дыханием, нужно вдохнуть.

Окончательно сползти на пол, сесть, опираясь спиной о кровать. Ничего, Шельда подождет.

— Чайник закипел, — говорит Хёд. — Я хочу снять его.

— Чайник? Он тебе мешает? Почему ты просто не позвал меня?

— Ты думаешь, я могу кричать громче, чем он свистит?

Тихий смешок.

Шаги. Слышно, как Шельда идет… мягкие шаги, женские… шуршит юбка. Переступает что-то… Там ступенька? Надо запомнить. Слышно, как снимает чайник с огня, ставит на стол.

От внезапной тишины закладывает уши.

— Тебе не стоит вставать, — говорит Шельда.

— Почему?

— Ты очень слаб, — говорит Шельда. — Будет только хуже.

— Хуже? — Хёд тихо смеется, и от этого смеха накатывает кашель. И вместе с кашлем подступает тошнота, скручивает… хорошо хоть в желудке ничего нет. — Прости, — говорит он, справившись, отсмеявшись, утерев рот тыльной стороной ладони. — Смешно…

Пытается отдышаться.

Слышит, как Шельда подходит. Останавливается рядом, в нескольких шагах, разглядывает его.