Дети Мёртвого Леса

— У нас нет матери, — говорит Тьяден. — Мы с отцом жили… втроем.

Шельда…

Молодой голос, нежные руки, легкие движения. Сколько же ей? Дочь? Любовница? Норагу было столько, что и внучкой могла бы быть.

— Что-то не так? — говорит Шельда.

— А тебе, Шельда, сколько лет? — спрашивает он.

— Двадцать один, — говорит она.

Не сходится. Что-то отчаянно не сходится… если он только сам не сходит с ума.

— И вы были в Фесгарде вместе с отцом? — говорит Хёд.

— Да, — говорит Шельда. — Мы были с ним.

— И вы остались живы в городе, захваченном тварями?

— Да, — говорит Шельда. — Мы спрятались. Тебя это удивляет?

Безумие…

Или все куда сложнее.

— Пожалуй, удивляет, — говорит Хёд. — Как твари могли не найти вас?

— Нужно уметь прятаться, — говорит Шельда. — В Фесгарде глубокие подземелья.

Хёд качает головой.

Ни одно подземелье не спрячет от тварей.

— Хёнрир обманул моего отца! — говорит Тьяден. — Он обещал, что если город сдадут и ворота откроют, то сохранит людям жизнь! Но он выпустил тварей и залил город кровью.

— Твой отец хотел сдать город? — говорит Хёд.

Тьяден сопит, сердито и слегка обиженно. Знает, что не хотел. Знает, что Нораг готов был умереть, но не сдаться.

— Магистрат открыл ворота и сдал город, — говорит он. — Сделали все, как требовали эти твари! Что еще было нужно?! Хёнрир обманул, поступил подло. Он ответит!

Ответит… Так наивно, что почти смешно.

— Магистрат? — говорит Хёд. — Разве Хёнрир договаривался о сдаче города с магистратом?

— А разве это имеет значение? — говорит Шельда. — Город сдан. Что за игры, в которых любой шаг можно представить так, как удобно? Погибли люди. Весь город был залит кровью. Твари рвали людей на части… женщин, детей… В городе, который открыл ворота и так надеялся на мир, на жизнь… Там такое творилось… чудовищно. Улицы, заваленные разорванными, обглоданными телами… Никто не мог спрятаться от них.

— Никто не мог? — говорит Хёд. — Но вы же спрятались?

Шельда молчит.

Слышно, как Тьяден сердито бросает ложку в тарелку, отодвигает.

— Я хотел драться! — горячо говорит он. — Я не хотел прятаться! Я хотел выйти и драться с ними! Я уже мужчина!

— И первая же тварь отгрызла бы тебе голову, — говорит Хёд. — Кому бы ты тогда отомстил?

Месть — отличная штука. Иногда это единственное, что помогает не опустить руки.

— Если ты умеешь прятаться, Шельда, — говорит Хёд, — если в Фесгарде глубокие подземелья, то почему тогда ты не увела этих людей, детей, женщин, с собой? Ты жива, а они умерли.

Слышно, как Шельда встает.

— Какое право ты имеешь обвинять меня? — говорит она. Холодная сталь в голосе. И ненависть, которая пытается найти выход.

— Разве я обвиняю? — говорит Хёд. — Я просто спросил, как это вышло. Но, полагаю, что и сам знаю ответ. Нельзя спасти всех. Кого-то все равно придется принести в жертву. Чужого. Чтобы спасти своих. Вы могли спрятаться вдвоем. Но если бы повели за собой десятки, сотни людей — вас бы нашли, и шансов спрятаться уже не было бы. Всегда приходится делать выбор. Ты поступила разумно, так, как было выгодно.

«Амулеты Йорлинга»… она не может не знать. Та сила, с которой Хёд столкнулся в Фесгарде — слишком велика. И то, с чем он столкнулся после…

Нораг умер, не желая говорить, где Шельда. А теперь вот она — сама нашла его. Надо только понять.

— Ты ничего не знаешь обо мне, — голос Шельды напряженно звенит.

— А ты? Что ты знаешь обо мне, Шельда?

— Шельда, ты дома?! — вдруг доносится с улицы, и стук в дверь. Мужской голос, сильный, требовательный, впрочем, без угрозы, скорее… по-соседски.

И, не дожидаясь приглашения, он открывает дверь.

* * *

— Доброго вечера, Шельда! Решил заглянуть, меду тебе принес… хороший мед, жена передать велела, очень ты ей помогла, да…

Гость неуверенно мнется у порога, что-то смущает.

— Заходи, — говорит Шельда. — Я как раз пирог испекла, с капустой… садись, поужинай с нами. Как Нита себя чувствует?

— Хорошо! — говорит гость. — Вот прямо сразу полегчало ей, после тех травок, что ты дала. Встает уже! А то ведь совсем было слегла… Так что мы очень благодарны тебе. Да… А это ведь… Шельда… говорят, раненый твой очнулся?

На Хёда он посмотреть пришел, а вовсе не с благодарностью и не с медом…. Хотя, одно другому не мешает.

— Очнулся, — говорит Шельда. — Вон он лежит, хочешь, иди, посмотрит на него.

Шаги. Тяжелые, сапоги подбиты железом… Гость подходит, останавливается рядом. Потом берет табуретку, кружку, стоящую на ней, ставит на пол рядом, а сам садится.

— Вот, значит… очнулся… — задумчиво говорит он. — Что же случилось с тобой, парень?

От него пахнет потом и сосновой стружкой, смолой и немного дымом.

Хёд сидит, опираясь спиной о стену. К вечеру стало немного легче, по крайней мере, кашель больше не наваливается при каждом неверном движении, свободней дышать.

— Не знаю, — говорит Хёд. — Я ничего не помню.

— Совсем ничего? — удивляется гость. — Да как же так? — он скребет… бороду? Задумчиво. — Впрочем, я-то думал, ты вообще не жилец. А ты очнулся. Никто уже не верил.

— Три месяца? — говорит Хёд.

— Да уж побольше трех, весна на носу. Как зовут-то тебя, помнишь?