Дети мёртвых

С путешественниками нам пока всё ясно: они держат свой огонь под спудом и теперь, опустив голову к повседневным заботам, добрались до скамьи кайзера в Адской долине, откуда хоть и виден белок Эдельвейса, но в суп его не накрошишь. Отсюда кайзер стрелял своих серн. Клочья тумана подползают и угрожающе поднимают кулаки, потому что Эдгар Гштранц ещё не навестил своих Дедушку с Бабушкой, отрёкшись от их дешёвых имён здешних селений. Должно быть, однажды он заглянул к этим забытым лицам, думаю я, чтобы испробовать новую форму улёта (хотя остаёшься при этом!), помимо сна. Какие всё-таки приходы даёт природа!

Покоя нет. Природа несёт вахту, хотя не бодрствует. Может быть, уже позднее, чем мы думали. Озоновая дыра — память о скорби, которую мы, однако, не чувствовали по пропавшим, мы скорбим о том, чего нет и чего мы никогда не знали. Вдали рёв тяжёлого транспорта, наверное он загрузился лесом. Лесорубы ездят по этой дороге на горные пастбища, где они бреют ландшафт. Походники его уже намылили. Довольно долго гремит в нижнем регистре, пока транспортные фуры не преодолеют серпантин подъёма, но их вонь уже вступила в прочную порочную связь с горным воздухом. Глаза домов внизу, в долине, весело подмигивают, солнце бросило в них немного конфетти. Что это опять за грохот в воздухе? Это не грузовики, это ясно и вместе с тем загадочно, — я хочу сказать, это звучит весьма конкретно, но источника, из которого его черпают, нигде не видно, хотя он, кажется, бурлит. Как будто волосы внезапно встают дыбом вместе с бейсболкой, влажные, пропотевшие на висках, на лбу, как будто безымянный страх фильтрует склоны гор, которые после этого уже больше никогда не улягутся как надо, как бы часто мы ни сиживали у их изголовья или подножия. Наш взгляд больше не дотянется туда, куда он добирался раньше, когда мы были юными, ибо то, что его тогда прибивало к скалам, чтобы другие могли подняться, выбравшись из низов, теперь проржавело, искрошилось, даже открытки с видами гор уже пожелтели, и теперь свет небрежно облокачивается на облака и выжидательно глядит на нас. Но наши тусклые зрачки уже не могут зазвать его заглянуть к нам на минутку.

Ну вот и фура, походники заслышали её ещё загодя и то и дело оглядывались, когда уж она подъедет; несколько раз она могла провести их, как фокусник, своим дымом и шумом, но теперь уже нет. Водитель, смертельно усталый и без всяких желаний, его напарник со своим желанием пива и шнапса, шкуры их обоих лишь хлипкой дощечкой отгорожены от нескольких тонн закреплённых верёвками мощных стволов, которые некогда жили, и в знак последнего признака жизни у них на заднице привязан красный бант! Каким жалким образом эти прирождённые великаны дают знать, что они чересчур велики! Чересчур велики, чтобы люди могли закатать их в консервные банки? Вот так и человек: всегда маловат для своих музыкальных консервов, пластинок, которые ему уже выше горла и даже ударили в голову. Да, техника — это деланность человека, какая-нибудь пила запросто сделает любой дремучий дуб из штирийской урёмы, и он потом в качестве серванта будет служить нам за столом. Давайте пустим эту мебель на поток природы, даже если она сделана из пластика! Завернём её в бумагу — и вот уж нам не нужно хлопотать о безобидности товаров, которые мы заворачиваем назад природе, на переработку. Это как если бы тигр натянул на себя нейлоновую шкуру и заткнул себе уши наушниками. Или, говоря иначе: дарите женщинам цветы, но предварительно выньте их из пластиковых мензурок! В лице мёртвых мы и без того уничтожили столько природы, что даже если бы могли декорировать наши жилища живыми животными, всё равно всё было бы мёртвым, даже мы сами. Спортсмены вдавливаются в ниши леса, стараясь не дышать тем задушенным воздухом, который вылетел из заднего прохода грузовика; это приветливо открытый нам навстречу рот, который хочет нас согреть своим дыханием. Скоро снова возобладает свежий воздух, когда транспорт скроется вдали и перевалится на государственную трассу. Шнапс, который отзвенел своё на ветках фруктовых деревьев, теперь идёт по кругу этих людей и сплачивает их. Что было некогда здорово, теперь уже стало не то. Зато оно стало огненным, перегорев в еде, да, каждый может претерпеть преображение, это никогда не поздно. Эдгар уже снаружи, парень, который скоро сможет вступить в новые связи или не сможет, колёса его машины уже работают над этим. Они пока отставили его к стене дома головой вперёд, теперь уже ногами.