Дети Морайбе

На крыльце, заламывая в панике руки, дожидалась мать. Но когда Элани бросилась к Синолизе, та ударила непокорную дочь и толкнула ее обратно, в лапы отчима. Глазами старого воина юный Эльб смотрел, как Элиам уводит Элани в дом, и молчал.

Позже он разделся, чтобы показать, во что отец превратил его спину, и Элани водила пальцами по ранам. С ребер паренька свисала искромсанная плоть, и коралловыми буграми проглядывали позвонки.

Но Элани почти не сочувствовала ему – ее собственная спина тоже была в крови.

* * *

Элани никогда не видела кракенов, зато они взывали к ней нередко. Пока Элиам зверски порол ее, кракены метались, и прятались в густых чернильных облаках, и умоляли ее бежать. Пока Элиам прижимал Элани в кухне к шкафу и лез под юбки, кракены хлестали во все стороны ядовитыми щупальцами, щелкали острыми клювами и кричали: «Борись!»

И Элани бежала. И Элани боролась. Пока оставались силы. Она снова, и снова, и снова убегала из дома, и каждый раз Элиам притаскивал ее назад. В конце концов она перестала убегать.

Элиам был слишком изощрен в охоте. А его ремень слишком глубоко впивался в плоть.

Кракены заходились ужасом перед этим хищником. Тщетно отбиваясь щупальцами от навалившегося чудовища, они пронзительно кричали, что предупреждали Элани о подкрадывающемся к ней звере.

Мы же говорили тебе! – вопили они. – Мы же рассказывали, как ведется охота!

Дети Морайбе – не те существа, на которых охотятся. Они осыпали проклятиями монстра, что набрасывался на них, и все реже посещали Элани. Может, погоня за нарвалами увела их в далекие края, а может, они залегли в непроглядных рвах на дне. Кракены гнездились в обломках парусников, которые сами же и сокрушили, и спали, зарывшись в ползучие пески. Когда же к ним взывала Элани, они пели:

Мы в море, а ты на суше. Мы дети Морайбе. Никто не охотится на нас.

Мой отец охотился, – в сердцах возразила Элани, но кракены подняли ее на смех.

Это мы на него поохотились, – пропели они.

Их голоса были слабы, они затихали вдали.

* * *

Элани никогда не видела кракенов, а теперь и не слышала их. Так надолго они умолкли, что уже возникли сомнения: может, она просто-напросто свихнулась? Внушила себе после шторма, изувечившего ее судьбу, будто с ней разговаривают дети Морайбе?

Она взывала к кракенам, и ругала их, и льстила им, но ничем не могла пронять – да и было ли это вообще возможно? Элани осталась совсем одна.

В одиночку она привыкла баррикадировать дверь спальни кедровыми шкафами. В одиночку терпела порку за открытое неповиновение. В одиночку чутким безмолвным кроликом шмыгала по коридорам, готовая броситься наутек от подстерегающего волка. В одиночку – уж как могла – научилась выживать.

Ее глаза ввалились и постарели. Она боялась, стереглась – и выживала.

И все это время она помнила о кракенах, помнила, как дети Морайбе взывали к ней. И сама все пыталась докричаться до них. И ненавидела себя за это.

Элани… Элани…

Она помнила, как впервые услышала песнь кракенов, и надеялась снова ее услышать. С непоколебимым терпением ждала, когда грянет могучая буря и поднимет кракенов к поверхности океана. Ждала, что Морайбе и Буреликий сойдутся в любовной битве, как было, когда ее отец воочию увидел морских чудовищ.

Элани ждала и выживала. И вот настала ночь, когда Ванем принялся хлестать по ставням усадебного дома дождем и снегом, а Морайбе погнала к берегу высоченные волны. Той ночью девушке снились кракены в пучине вод, а утром она помчалась через мокрые после ливня луга к обрыву, с которого открывался вид на тихие синие воды, на мерцающий солнечным золотом покров Морайбе.

По каменистым тропкам Элани спустилась к далекому пляжу. Между покрытыми водорослями валунами и искрящимися приливными лужами добралась до кромки воды, перешагивая босыми ногами через анемоны и синеногих моллюсков. Задрав юбку, она шла вперед, и воды Морайбе пенились вокруг ее колен. Элани закрыла глаза и напрягла слух, пытаясь ощутить вкус крови во рту и услышать нарастающее пение кракенов.

Она ждала, когда прозвучит ее имя.

Элани… Элани…

Если хорошенько прислушаться, быть может, она различит в шуме прибоя голоса. Если хорошенько всмотреться, быть может, она разглядит в глубинах Морайбе плавающих исполинов. И тогда надо будет стереть из сознания сцену, где Элиам до синяков сжимал запястья падчерицы, а мать отворачивалась, чтобы не видеть, как ее дочь прижимают к кухонному шкафу. А после ждать, когда отзовутся кракены, – быть может, ждать часами.

Солнце взбирается по небу, чайки кружат над водой и пикируют к добыче, дельфины вспарывают синие воды вдали. А где же кракены? Если и выкликают ее имя, их голоса глохнут в пене прибоя.

К тому времени, когда Элани открыла глаза, одежда уже промокла до пояса. А на берегу сидел на корточках Эльб, не сводя с сестры всепонимающих глаз.