Дети Морайбе

Вот так мы охотимся на синеспинников. Заманиваем мать на глубину, хватаем и пожираем.

Мы дети Морайбе, а синеспинники, хоть и плавают в ее объятиях, не родня морю. Мы дышим водой, а синеспинникам приходится плавать наверху, чтобы дышать воздухом. И если не отпускать большую мать с глубины, если держать ее крепко-крепко, она будет биться, извиваться и молить о пощаде, но рано или поздно начнет дышать нашей матерью. И стоит ей наглотаться Морайбе – все, она корм для нас.

Видишь, как глотает, как тонет твоя мать?

Ее уже нет, а ты слаба, ты беспомощна.

Что под водой, что над волнами – нет никакой разницы.

Охота везде одинакова.

Вот что шептали кракены, и Элани понимала: они не лгут. Ее мать пресмыкается перед мужчиной, не жалеет для него ласки и лести, а он все липнет взглядом к падчерице. Нетрудно догадаться: это не муж и не отец. Это волк, пестующий ягненка.

Элани метнулась в свою комнату, и захлопнула дверь, и распласталась на ее филенках, и взмолилась о том, чтобы все оказалось неправдой: ее отец не остался навсегда в объятиях Морайбе и она не ощущала во рту родную кровь в миг его гибели.

Рыдая, Элани молилась о невозможном, а кракены шептали, что отца уже не вернуть. «Воробей» лежит на морском дне, и они теперь гнездятся в его трюме.

Синолиза колотила в дверь, упрашивала впустить ее. Элани слышала, как она оправдывается перед хищным зверем.

– Элани не такая, – снова и снова повторяла мать. – Она хорошая девочка. Она будет тебя слушаться. Я ее заставлю слушаться!

Она захлебывалась криком и срывалась на визг, обезумев от ужасной мысли, что ее могут выставить за порог. А Элани, слушая ее клятвенные заверения и снисходительные смешки Элиама, осознала, что осталась без матери. Синолиза чем угодно пожертвует, чтобы угодить новому мужу. Чтобы не вернуться к проклятому морю и рыбьим потрохам.

А кракены хихикали и томно ворочались в пучине Морайбе.

Юный синеспинник самый вкусный. Ни костей, ни хрящей. Когда мать убита, его совсем легко поймать. Обовьем детеныша щупальцами, утянем на дно – и все, он наш корм.

* * *

Элани никогда не видела кракенов, но плавала среди них.

Она кувыркалась в быстрых черных токах Морайбе, находила приют у сородичей, в грудах сплетенных тел, под гигантскими раковинами убитых в незапамятные времена храмовых крабов. Она ощущала трение песка о кожу, зарываясь в него по глаза, и набрасывалась из засады на добычу, и терзала ее, и пировала вместе с кракенами, и во рту был вкус крови.

Порой песни кракенов звучали так громко, что Элани тонула в их сытой радости. Когда Синолиза перечисляла, что из своих вещей дочь может перевезти в новый дом, та могла лишь угадывать слова по губам, потому что голоса кракенов гремели в ее голове, будто бьющиеся в мол волны.

В другое время голоса были слабы, как пальцы спящей Элани на одеяле, – это означало, что кракены преследуют стаю нарвалов за льдистым северным горизонтом. Но снова и снова они взывали к девушке то издали, то изблизи, как приливы и отливы, но никогда не пропадали совсем.

Элани катила тачку с вещами, и ее сопровождали кракены – дивились колесной штуковине, груженной дорогими девушке и ее матери вещами. А завидев крытый гонтом, с массивной деревянной дверью и ставнями дом из колотого камня, азартно зашептались между собой: как бы проникнуть внутрь да изъять съестное.

Но сильнее всего их впечатлили стада овец на пышных лугах Элиама. Слыханное ли дело, чтобы добыча смиренно дожидалась, когда ее сожрут?

Кракены смотрели и слушали, как Элани вселяется в дом приемного отца. Но стоило появиться сыну Элиама, и они в панике отпрянули, замутив ей взор своими чернилами.

Эльб был ровесником Элани, но имел глаза грейбанского воина, вернувшегося из кровавого набега на чужие берега; в этих глазах девушке грезились и доброе веселье, и злая ирония. Тихим призраком юноша крался по сумрачным залам и коридорам отцовского дома вслед за сводной сестрой, не отрывая от нее своих древних всепонимающих очей.

Синеспинник рождает синеспинника, мурена рождает мурену, – говорили кракены. – Остерегайся его!