Дети Нитей. Великие Дома

Учитель, наконец, посвятил меня в подробности своего плана. Получив из Дех-Раадена письмо с подтверждением права на земли, он написал в Хэйлед, подробно все объяснив и мягко намекнув, что просьба мастеров была исполнена ровно так, как озвучена. После чего ненавязчиво уточнил, не желает ли мастер Орлин вспомнить о своем обещании поддержки и не оспаривать границ нового Дома. В Суулед же Сэддок просто написал, наконец, письмо.

– Эта фраза снимет с Орлин все обязательства перед Райледом, которые она давала, – мрачно заметил я, провожая взглядом лист бумаги с очень недобрыми предвкушениями относительно будущего.

– Решение о ее обязательствах в любом случае предстоит принимать ей, а не тебе, – насмешливо напомнил учитель.

Через некоторое время мне в руки попал конверт, подписанный мелким убористым подчерком мастера Хэйледа. Это письмо я открывать боялся, в принципе.

– Алво, там нет яда, – посмеиваясь, сообщил Сэддок, – не волнуйся.

– Вы точно проверили? – Невесело поинтересовался я.

Методы борьбы в теми, кто обидел хэддена, мне были известны слишком хорошо.

Сэддок продемонстрировал письмо Орлин лично для него, уверив, что я слишком запуган мрачной славой, сопровождающей мастера Хэйледа, и этот страх не дает мне мыслить трезво.

– Что там написано? – уточнил я, понимая, что у меня нет ни малейшего шанса получить ответ на свой вопрос.

– Попытайся сначала найти ответы самостоятельно, – ехидно предложил учитель, приподнимая бровь, и коротко кивнул на конверт в моих руках.

Я со вздохом открыл письмо. Орлин приветствовала нового игрока на мировой арене и надеялась, что наше соперничество принесет ей не меньше удовольствия, чем его начало. Об оспаривании границ со стороны Хэйледа, речи, как она написала, идти не может.

Почувствовав легкий укол совести за свое подозрение, я улыбнулся, вспомнив самого опасного мастера хэдденов последних столетий. Довольно высокая, но все равно изящная и хрупкая словно фарфоровая статуэтка, она при нашей встрече стояла у окна в своем наполненном светом и воздухом кабинете на вершине башни Кэроса. Стояла ровно так, чтобы этот свет максимально выгодно подчеркнул ее золотую кожу. Она была красива настолько, что при первом взгляде у любого перехватило бы дух. Даже в традиционной форме своей школы – длинной свободной шелковой белой тунике и широких шароварах, под которыми все равно угадывалась точеная фигура, и в светло-голубом тюрбане, полностью скрывающим волосы, но зато прекрасно подчеркивающим аккуратный лоб и идеальную линию бровей. В ее почти прозрачных, серебристо-серых глазах всегда читалась озорная насмешка, вызов, а на губах вечно жила мимолетная тень улыбки. Когда я попал к ней по рекомендации Ани-Ла, все пространство вокруг наполнилось звенящим, счастливым любопытством, словно я был загадкой, которую она непременно должна была решить. Сама Орлин никогда не сомневалась в том, что она красива, как и в реакции на эту красоту окружающих. И всегда очень умело ими пользовалась. Но помимо этого очевидного достоинства, она была потрясающе умна. Больше свитков, древних рукописей и редчайших манускриптов, чем у нее в кабинете, я не видел даже у Сэддока, и одного разговора с Орлин было достаточно, чтобы осознать, что эти книги для нее служат отнюдь не элементом интерьера. Она поглощала знания и информацию с жадностью, выискивая все новые способы их получения, неостановимая в этом стремлении, словно была сууледом, а не хэдденкой. Масштабы развития шпионской сети Хэйледа при Орлин достигли совершенно невиданных ранее высот, и все, что случалось в мире, рано или поздно становилось ей известно. А если вдруг получилось поздно, то она все равно была первым из мастеров, кто это узнавал. Единственным, что оберегало человечество от ее вездесущих тайных агентов и поистине глобальных планов, была исключительно скорость прибытия к ней информации, не могущая превышать бега скаковой лошади. Именно она, уверен, и спасла меня и Райлед от Орлин и позволило нам вообще существовать в мире. Хотя это был еще не конец истории. Я знал, что в голове мастера Хэйледа плетутся такие многогранные и сложные схемы интриг, что ожидать от нее подвоха мне придется теперь очень много лет. А тот веселый, звенящий азарт любопытства и радости от новой интересной задачи вполне еще способен стать аккомпанементом на моих похоронах.

Но, честно признаться, слово «соперник» из ее уст, или, скорее, из-под ее пера, и желание продолжить эту игру, уже сами по себе были для меня наградой за мою маленькую победу. Я все-таки был хэдденом, не уверен, правда, насколько, но я понимал, что эту партию сыграл именно по-хэдденски, и все, включая Орлин, знали это. Как, собственно, и то, что только она, все же, могла в полной мере оценить. Я воспринимал ее письмо теперь, как похвалу своего учителя, ни разу не забывая при этом, что ее одобрение не означает того, что она не захочет проучить меня за дерзость.