– Ты была так молода, когда все рухнуло. Дитя, воспитанное осколками народа, – таких было много. Но хорошо сохранить в себе корни былого. Песнь Ухода, знаешь ли, была не только у низеринцев. Все наши боги живут под землей, и все мы на свой лад пели Песнь Ухода, провожая к ним умерших.
И Риаша, открыв рот, запела. Она пела хрипловато, неумело, сбивалась с нот, но ничего красивее я никогда не слышала.
Я почувствовала, как мою левую ладонь накрыла другая. И правую. Я не стала смотреть – и все равно не увидела бы, потому что в глазах все расплылось от непролившихся слез. Макс стоял на коленях рядом со мной, переплетая свои пальцы с моими, а с другой стороны стоял Серел. Мне не было нужды смотреть, чтобы знать: так же стоят и другие – упираются ладонями в землю, и весь мир молчит, пока голос Риаши выпевает нашу забытую песню.
Я сжала пальцы, прижала к ладоням крошки земли. Я почти чувствовала их – чувствовала что-то, пусть даже то не были боги. Может быть, что-то в глубине еще связывало нас всех воедино – не возвышенной надеждой на небеса, а надежным постоянством земли.
пела Риаша, —
Глава 74
Макс
Тисаана уходила от беженцев с покрасневшими глазами. Спустилась ночь. Рано или поздно нам пришлось бы вернуться в Башни – больше некуда было идти. Но ни она, ни я туда не спешили, так что мы пошли назад через город, вбирая тишину зимней ночи.
Песнь Ухода звучала почти час, но что-то в ней сдвинуло, свернуло время. Воздух загустел от горя. Я смотрел на Тисаану, светлую, несмотря на текущие по щекам слезы, и не знал названия для той гордой печали, что вздымалась во мне при виде ее.
Когда мы были там в прошлый раз, она повелевала магией и их вниманием с мастерским искусством, и мне тогда казалось, что ничего прекраснее я не видел. Но такой – честной и как будто без кожи – она была красива по-другому. Она позволяла мне видеть эту часть себя. Я не думал, что она когда-нибудь откроется и перед ними. Может быть, второй раз такое не повторится.
Мы долго шли молча.
– Я тобой горжусь, – сказал я.
– Что? – Тисаана ответила мне изумленным взглядом.
– Я знаю, как тебе трудно было им это показать.
– Горе – не предмет для гордости. – Она грубо фыркнула. – Не допустила бы такого, тогда было бы чем гордиться.
– Ты не могла их спасти. Ты же понимаешь, да?
Вместо ответа она взяла меня под руку, опустила голову мне на плечо, и мы зашагали по городским улочкам в зияющем молчании.
Через несколько минут Тисаана тихо сказала:
– Мне это нравится. Так легко притвориться.
– Притвориться?
– Будто мы – обычная парочка. Наверное, такой сейчас и выглядим.
Она сжала мой локоть, словно поставила точку, и я усмехнулся:
– Пожалуй.
Да, наверное, мы выглядели самыми обыкновенными людьми. И я не мог не признать, что в такой обыденности есть особое удовольствие. Словно так оно и должно быть.
– Приятно, – тихо сказал я.
– Если бы сбежали, могли бы жить так каждый день.
Я дернул бровью. Впервые Тисаана, хотя бы в шутку, заговорила о побеге.
– А могли бы.
– Расскажи, куда бы мы отправились.
Я помолчал.
Мне казалось опасным даже думать об этом. Но так легко было уйти в эту игру.
– Мы поселились бы где-нибудь на берегу. Где не бывает зим.
Я прямо услышал, как она наморщила нос.
– На берегу? Там попахивает.
– Не всегда. На аранских берегах – да. Но есть острова, где вода совсем чистая, без водорослей. Там красиво.
– На берегу сада не вырастишь. А это была бы большая потеря.