Дети павших богов

Я в Сарлазае. Нура смотрит на меня. Я ей доверяю. Я ее люблю. «Если они хотят гадить в собственную постель, пусть сами в ней и спят».

…Ты всегда так упорен…

Нет.

Я склоняюсь над Нурой, вокруг нас ревет наша магия – свет и тьма, огонь и страх грозят размозжить друг друга. Она загородилась от меня клинком – но мой крепче. Она смотрит большими глазами, и за гневом, за смертельной решимостью я различаю страх. Она сбивает стойку.

На миг я вижу слабину. Один удар в горло – если не промедлить, я мог бы его нанести.

Но удар был бы смертельным.

Я промедлил. Нацелился не в горло – в плечо, задержал руку. Она успела ответить.

Нет.

Я в своем старом доме – после Сарлазая, после гибели семьи. Я тону, тону в горе, в гневе, в ярости. Нура рядом. Она стягивает с себя одежду. Ее тело обезображено шрамами ожогов. Она ползет ко мне, шепчет мне на ухо: «Это твоя работа».

Нет.

«Да. И ты решил, что способен править? Ты уничтожал все, к чему прикасался».

Шрамы Нуры под моими пальцами. Шрамы Тисааны.

Искореженные, залитые кровью очки Атраклиуса.

«Все, что любил».

Горящая бабочка. Лицо Тисааны – она машет мне, и двери Башен смыкаются за прощальным взмахом.

Нет.

Нет!

Я здесь, в Шраме. Сражаюсь за титул верховного коменданта. Сражаюсь за все.

Загустевший от магии воздух обжигал мне глаза, кожу. Щиты, выставленные Нурой против окружившего нас пламени, начинали слабеть – щеки ее покраснели, блестели от пота, волосинки на лбу скукожились от жара. Вздумай я вообразить себе конец света, мне бы представилось что-то в этом роде – когда даже знакомая неумолимая мощь земли уступает дикому, неудержимому разрушению.

Я сделал выпад, она уклонилась. Я зашел сбоку. Ударил – сбил ее с ног. Но и я плохо держался на ногах – она потянула меня за собой. И оказалась сверху, сжимая нож в одной руке, занося другую, на которой искрила магия. Клинок вылетел у меня из руки. Я мог бы притянуть его обратно одной магической нитью. Но не стал. И Нура не пустила в ход ножа. Сталь осталась далеко позади. Здесь оружие уже ничего не значило.

Передо мной разворачивались воспоминания. Магия Нуры рвала ткань моей памяти, а я отражал ее одной силой воли. Ее глаза ярко блестели.

Я еще держался.

Оба мы это понимали.

Она потянула старое воспоминание, от которого скрутило обоих. Одинокая девочка и недовольный мальчуган прячутся от гостей на празднике. «Буду звать тебя просто Максом».

– Я мог бы победить, – сказал я. – Ты знаешь, что мог бы.

– Попробуй, – процедила она сквозь зубы.

В затылке у меня звенело предостережение Саммерина.

– Я не хочу победы таким путем.

Мир распадался. Ничего не осталось, кроме нашей магии и магии Шрама.

– Сдайся, и покончим с этим.

С тем же успехом я мог бы уговаривать ураганные ветры. Не знаю, зачем и пытался. Лишь слабая тень колебания скользнула по ее лицу. А потом остатки наших добрых воспоминаний затопила дикая ярость.

– Нет, – шепнула она.

И мир рухнул.

Я не знаю названия тому, что она делала. Казалось, голова моя треснула, как яйцо, и выплеснула желток воспоминаний. Я ничего не видел, не мог дышать. Сквозь туман и боль я видел кровь на ее руке. Видел раздавленный пузырек в ладони.

Я знал ее магию. Это была мощная магия. Но здесь… здесь было другое. Гораздо хуже. Как далеко зашла она в своих опытах с глубинной магией? Мне только сейчас пришло в голову, что я ни разу не спросил.

В меня ворвалась уверенность: сейчас меня не станет. Я видел стоящую над собой смерть. «Я так долго тебя ждала, – шептала она. – Ты здесь наконец?»

– Еще нет, – ответил я.

И открыл вторые веки.

Глава 79 Тисаана

У меня побелели костяшки. Весь Шрам озарился багровым светом, словно открылась рана, и сердце у меня замерло.

Я знала, что это. И не только знала – чувствовала: глубочайшая магия Макса, та странная магия, что взывала и к живущей во мне чуждой силе.

Саммерин еле слышно выбранился:

– Я же его предупреждал!

– Ему пришлось, – пробормотала я.

Да, во мне шевельнулось и облегчение. Я знала, как могущественна магия Макса. Нура была сильна, но не настолько. Да, если Макс обратился к этому средству, значит дошел до края. Но еще это означало, что он победит. Не может не победить.

И тут я уловила что-то в движении воздуха.

Не умею описать этого по-другому – это походило на звук, скребущийся прямо в ухе, колеблющий и сотрясающий кости. У меня встали дыбом все волоски на руках. Все, что лежало в желудке, разом прокисло, и я отшатнулась от перил, зажимая рот ладонью.

И под всем этим было что-то еще. Больное, мерзкое, знакомое.

Саммерин бросил на меня странный взгляд:

– Что это?

Сиризены будто разом обмякли и тут же напряглись. Даже Ансерра покачнулась и крепче стиснула копье.

– Что это? – вырвалось у нее.

– Ты тоже чувствуешь? – Ариадна обернулась ко мне.

Я кивнула. Ужас стискивал мне внутренности.

Я бросилась к перилам, заглянула вниз. Ничего не видела – только рыжие отблески и магический туман Шрама. Но темная тяжесть нарастала, нарастала, нарастала в глубине сознания.

– Что-то не так, – выдавила я. – Я спущусь.

Я повернулась к Саммерину и похолодела.

Он с изменившимся лицом смотрел мимо меня.