Дети победителей

— Я русский пермяк… — пустил я длинную слезу. — У меня отец армянин, а сам я представитель крохотной народности, имя которой — язьвинцы, чалдоны, живущие по реке Язьве, притоку Вишеры. Как раз в том самом месте, где Территория Бога граничит с Николаевским районом. Когда русские пришли на эту землю, язьвинцы назывались «пермяками». У них отняли все, даже имя. Сегодня их всего две тысячи человек. Мой дед, охотник Павел Сергеевич, расстрелян по приказу латыша Берзина, моя бабка, Лидия Никаноровна, была сослана по указу грузина Сталина, мой дед, армянин Давид Акопович, и моя бабка, гречанка Анна Михайловна, конвоировались войсками НКВД, которыми командовал абхаз Берия. Не этим уродам говорить об имперском сознании русских. Я могу допустить, что буду жить на родной земле с французами или немцами, с армянами или волжскими татарами, но не с турками… Таково мое историческое, языческое, православное сознание. Россию никто победить не сможет, но потом, значительно позже, все народы, все нации северного полушария объединятся. А когда остальные выберутся из пещер, объединятся все — в человеческую нацию. Две сотни лет рядом с русскими не сделали чеченцев хлебопашцами и сталеварами, как были бандитами, абреками, так и остались… Еще Шамиль печалился, что чеченцы воровали из его армии лошадей и подводили его в крутых военных ситуациях. Я русский, имеющий греко-армяно-язьвинское происхождение. Я русский по духу.

— Но русские, покорявшие и покоряющие горцев, — тоже бандиты, только в другой форме! — возразила Нина.

— Но их в России меньшинство, а в Чечне — большинство. Речь о тенденциях и дефинициях!

— Меньшинство, но — в Кремле.

Слава Дрожащих, журналист, знаменитый поэт-метаметафорист, знаток русского языка, сидел сзади, рядом с Сашей Ковылковым, бывшим командиром разведроты СА, а теперь журналистом, прошедшим все горячие точки империи. Добрые, они могли замочить, засолить или завялить кого угодно.

Было уже темно, когда микроавтобус въехал в Николаевск, и на подъезде к профилакторию пассажиры предупредили: будьте осторожней, там живет медведь…

Мы добродушно улыбнулись шутке. Нас, четырех асов пера, высадили из машины. В вестибюле ждали двое мужчин — один тощий, подвижный, суетливый, второй — невысокого роста, с настойчивой корпоративной улыбкой.

Нас провели на третий этаж совершенно пустого здания и показали один номер для журналистов-мужчин, и еще один — для женщины. Правда, я думал, что у каждого будут отдельные апартаменты. Мало того — наш номер был занят! Он был битком набит мухами. Профилакторий оказался фермой! Мухи бились о стены, звенели, зверели, с разлету стукаясь металлическими, наверное, головами о плафон под потолком. Господи, как живут они здесь, без воды и хлеба? Вскоре на этот вопрос нам пришлось отвечать самим.

— У вас хоть чайник со стаканами имеется? — спросил я суетливого.

— Нет, — честно ответил он, — но я попробую поискать…

У меня в сумке была буханка белого хлеба и кусок копченой колбасы — решили обойтись этим, но пить хотелось.

Конечно, нам приходилось спать на земле, в лесных избушках и на вокзалах, но такого мы еще не видели: у славян принято предложить гостю стакан чаю («У нас, у славян, так принято», — подумал Асланьян).

У татар — тоже, вспомнил я семью Раиса Шарафиева. В их доме детьми мы пили чай с коровьим молоком и ели большие куски белого хлеба со сливочным маслом.

А начальник охраны заповедника «Вишерский» Радик Гарипов? Когда он стоял еще на своих ногах, наливал так, что было хорошо, если к утру доберешься домой. Это уже потом, когда у него ампутировали одну ногу, он стал наливать меньше. Моей злости не было предела, когда человек, убежавший за чайником, так и не вернулся.

И вдруг он появился — человек с первого этажа, второй, тот, что с настойчивой улыбкой.

— Что, не нравится? — пошутил он.

— А вы что, лучше живете? — еще больше разозлился я.

— Да, — скромно отозвался он, — приглашаю всех на чай.

У нашего соседа, который жил этажом ниже, имелся отдельный номер, громадный душ, гостиная с холодильником, в котором было все, что надо для цивилизованной жизни: сухое красное, белое, водочка, армянский коньяк, мясо и красная рыба. Мы сразу почувствовали себя людьми второго сорта, третьего или четвертого… Да нет — мы вообще перестали чувствовать себя людьми.

Мне было совестно — в Перми я рассказывал коллегам о трудовых подвигах и армянском хлебосольстве хозяина Николаевского машиностроительного завода.

Мы начали ужинать, благодарно слушая человека, который снизошел до нас, гнусных пиарщиков, и решил накормить.

— Саша, — представился он, — я командированный из Москвы.

Хозяин расспрашивал нас о секретах профессии, вникал в тонкости пера, говорил о тенденциях и дефинициях, размышлял о судьбе державы и «дальнобойной» политике президента.

— Я бы сказал — скорострельной, — профессионально заметил Александр Ковылков.

— Что вы имеете в виду? — удивился москвич.

— Пистолет Стечкина, — назвал Саша марку оружия агентов спецслужбы.