Дети победителей

Николай I после поездки по Кавказу: «Местное начальство вместо того, чтобы покровительствовать, только утесняло и раздражало. Словом, мы сами создали горцев, каковы они есть, и довольно часто разбойничали не хуже их». «Я старался внушить, что хочу не побед, а спокойствия, и что надо стараться приголубить горцев и привязать их к русской державе, ознакомив этих дикарей с выгодами порядка, твердых законов и просвещения, что беспрестанные стычки только все более удаляют их от нас и поддерживают воинственный дух в племенах, и без того любящих опасности и кровопролитие».

Но порыв императора на деле оказался мимолетным и, как было у него в обычае, искренне-лицемерным. Новые командиры вместо уволенных продолжали прежнюю политику, ибо только жестокость давала мало-мальски видимый эффект усмирения.

Марк Кушниров. «Московские новости», 1996 год.

Дом моего деда Давида в Крыму стоял на взгорье, над деревней Пролом. Немец Андрей Гаар приходился моему отцу двоюродным братом по материнской линии, он жил в Карасубазаре, в сорока пяти километрах от Пролома.

Я никогда не молился Богу — наверное, потому, что мне хватало отца. В далекой Сибири или в Перми я думал о нем, разговаривал с ним, хвастался перед ним, давал обещания, зароки и клятвы. Вспоминал его рассказы и отдельные фразы…

Когда началась Чеченская война 1995 года, Иван Давидович сказал: «Партизанскую войну еще никто не выигрывал». Конечно, он, старый эксперт, знал, о чем говорил.

Этого дома давно нет, но я представляю его по рассказам отца. Саманные стены из кирпича-сырца, с примесью навоза и соломы, беленые. Глинобитный пол.

За домом начинались крымские предгорья, буковые, дубовые леса. Мое кинематографическое воображение человека конца двадцатого столетия представляло утренний туман, печальные звуки армянского дудука и скрипки каменче, на которой играл мой дед. Я чувствовал запах овец, конского навоза.

Сам дом состоял из большой комнаты, кухни и пристроенного сарая. Все строение — под красной черепицей. Дом этот построил деду один болгарин из села Кабурчак, того самого, возле которого в марте 1944-го погиб сын деда и брат отца восемнадцатилетний Гурген.

Когда наши войска отступали, в лесу появилось много бесхозного скота, надо думать, брошенного хозяевами, ушедшими на восток. Отец, тогда тринадцатилетний подросток, поймал в лесу поросенка, с темной отметиной на ухе. Позднее — жеребенка, двухлетка, назвал его Зайчиком.

В огороде росли картошка, капуста, чеснок, другие овощи, которые отец возил в степные селения и выменивал у тамошних жителей на пшеничное зерно.

О, немцы дали каждой семье по гектару земли. В сентябре армяне собирали кукурузу и привозили домой, где хранили ее в громадных корзинах, сушили в початках. Одна корзина до тонны весом. После везли на мельницу в льняных мешках.

Ованес Асланьян запрягал Зайчика в телегу и ехал на север, по дороге, вдоль которой тянулась желтая трава, занесенная ненадежным крымским снегом, стояли кизил, клен и ясень. А дальше, в степи, уже одна трава под мокрым южным снегом. Дул ветер, и шла война. В партизанских отрядах начинался голод. Там, на горе Берлюк, горе, покрытой лесом… О, там такие дубы — пять человек только обхватить могут. Ованес качал головой, вспоминая дубы.

К горе Берлюк надо ехать к югу от Пролома, вдоль садов и виноградников. По грунтовой дороге, которая вела на Феодосию, через Кабурчак, Бахчель, Колерликой, Соллар и Бешуй. Вообще-то отец родился в Бешуе, в доме дяди Ерванда, тогда своего дома у Давида еще не было. Все они бежали от турецкой резни, с южного побережья Черного моря, из Трапезунда, города глиняных домов, похожих на соты, с побережья армянской крови.

На Берлюке базировались партизаны. И за домом Давида, в проломовских лесах, скрывалось Восточное соединение крымских партизан. Там воевал брат Гурген.