Дети проходных дворов

На следующий день сразу после школы мы собираемся, чтобы продолжить. Долго подключаем аппаратуру, выстраиваем на старом бабиннике уровни записи. Джонни с первого раза отстукивает свои партии и ничего перезаписывать не приходится. Его прогресс в овладении ударными очень заметен. За относительно короткое время он превратился в мощного и тяжелого по стилю барабанщика, схватывающего рисунок игры на лету под любую композицию. Мы всегда довольны им. И он единственный, кто остается без критики.

На следующий день мы пишем гитары. С этим сложнее, уходит много времени на отстройку уровня звучания каждого инструмента в усилителе. Записываем сразу три: две электрогитары и бас. Это оказывается сложнее, чем мы думали. Те маленькие лажи, которые кто-то допускал, на репетициях были теперь заметны. Мы вообще мало обращали на них внимания, поскольку играли просто для удовольствия. На записи же все должно быть четко и без зацепок. Запись гитар растягивается на три вечера. Каждая песня дается потом и кровью с мозолей на кончиках пальцев. Но это хорошая практика, на сцене не придется краснеть.

Вечером пятницы приезжает Павел. Уже при нем мы накладываем голос. Я пою основным, Антон подпевает бэк-вокалом. Несколько своих вещей он исполняет основным сам с моим бэком. Мы делаем последнее сведение и слушаем. Наши лица в полном напряжении. Неделя труда, наконец, дала результат, и теперь мы оцениваем его. Запись конечно грязновата, но уровни звучания инструментов и голоса вполне приемлемы. Впрочем, что такое чистая запись мы сами мало ведаем. Вся музыка, которая доходит до нас на кассетах, уже перезаписана по несколько раз. Виниловые пластинки сами всегда дают шумы и скрипы. Цифровые носители еще несколько лет не войдут в дома, а возможность записывать в цифре появится для нас еще гораздо позднее.

Главное, что мы сыграли на максимум своих возможностей и были довольны результатом.

— Ну, парни, я вас поздравляю! Нормальная запись получилась. — хвалит нас Павел.

Мы улыбаемся и покидаем подвальчик, успевший надоесть за эту неделю. Берем небольшой тайм-аут от музыки, производство которой, как выяснилось, занятие трудоемкое. Я впервые задумываюсь над тем, что вот так хобби превращается в работу, которая не всегда бывает приятна. И что играть в свое удовольствие, совсем не то же самое, что играть для дела. И все же результат нам нравится. Каждый делает себе копию нашей демки в домашнюю коллекцию. Один экземпляр отдаём Павлу, и он увозит его в регион нашего томительного ожидания.

* * *

Я сворачиваю с трассы на финишную прямую к городу детства. Он встречает меня резкой переменой дорожного покрытия. Приходится изворачиваться от ухабов и ям, расставленных кем-то в шахматном порядке, выкручивая руль в разные стороны, разминаться со встречными авто, которые привычно маневрируют рядом со мной.

Здесь теперь всё иначе. Фасады старых домов выкрашены, одеты облицовкой, закутаны в пластик и стекло. Всё помещения, которые в прошлом были: "Чебуречной", "Столовой N6", "Ателье", "Хлебным", "Книгой" — все они теперь отданы под новые бутики, маркеты и бары. В здании треста теперь ночной клуб. Все блестит яркими вывесками реклам, которые так неуклюже вписываются в пейзаж раздолбанных дорог и безликих серых коробок типовых многоэтажек советского периода архитектурного искусства.

Откуда-то на улицах появилось огромное количество длинноногих девушек, одетых в свои лучшие коротенькие наряды. Создается ощущение, что новое поколение выросло на глянце и это повлияло на их физиологию. Я медленно качусь возле стройной брюнетки в коротеньком платьице, она гордо не подает взглядов в мою сторону, хотя ее походка при этом замедляется, бедра непроизвольно начинают вилять сильнее, грудь подается вперед. Я сигналю ей двумя короткими гудками и набираю скорость, успевая заметить в зеркало ее сдержанную гордую улыбку. Она совсем молода. Девушки чуть старше ее, лет 22-х почти все уже с колясками, где сидят их чада. Здесь по-прежнему рано выходят замуж. Потом так же рано разводятся и живут гражданским браком с другими остальное время. Из всех моих старых знакомых только несколько краснокнижных единиц до сих пор живут браком с отцами или матерями своих первых детей.